ЛоГГ. Том 4. Военная хитрость - [15]

«Мы идём кровавой дорожкой», — пробормотал про себя Райнхард. Если бы Зигфрид Кирхайс был жив, он ни за что бы не согласился сделать Морта козлом отпущения. Когда Райнхард использовал Вестерландскую трагедию в качестве политического манёвра, Кирхайс предостерегал его от действий, продиктованных скорее отсутствием жалости, чем гневом. Однако Райнхард потом не сожалел о потере адмирала Кемпффа.

— Понял. Эта жертва необходима. Когда придёт время, всю вину мы свалим на Морта, и только на Морта.

— Непосредственный начальник Морта — Кесслер.

— Кесслер — исключительный человек. Если глава военной полиции станет преступником, то войска падут духом. Объявите ему выговор и уменьшите жалованье, и всё на этом.

Начальник штаба вздохнул.

— Если позволите, ваше превосходительство, вам может быть неприятно это услышать, но я бы сказал только одно. Невозможно прорубить дорогу через густой лес, не выкорчевав несколько деревьев и не сдвинув несколько камней.

Холодные голубые глаза Райнхарда уставились на Оберштайна. В них читалась проницательность, но не жестокость. Они казались странным образом привлекательными.

— Вы как будто читаете лекцию о макиавеллизме ученикам средних классов. Думаете, я всего этого не знаю?

— Как вам угодно, ваше превосходительство, просто иногда вашему преданному слуге кажется, что вы забываете элементарные вещи. С самого начала человеческой истории все герои забирались на вершину власти не только по трупам своих врагов, но и союзников. Нет такого монарха, который не запятнал бы свои руки в крови, и все его подчинённые об этом знают. Смею напомнить, что даровать смерть — один из способов отплатить за верность.

— Не означает ли это, что вы охотно прольёте свою собственную кровь, если понадобится?

— Если понадобится.

— Я запомню ваши слова. На этом всё. Свободны.

Голос Райнхарда звучал раздражённо, но Оберштайн почувствовал, как он постепенно смягчался. На мгновение ему захотелось что-то сказать, но он, не открывая рта, поклонился и ушёл.

Первым, кто поприветствовал Оберштайна дома, был старый далматинец. Он радостно завилял хвостом и пропустил хозяина в прихожую. Дворецкий приветствовал Оберштайна, протянул руки, чтобы забрать верхнюю одежду хозяина и поинтересовался, вино какого урожая он желал бы к сегодняшнему ужину.

— Никакого. Я ожидаю вызова от герцога Лоэнграмма в любую секунду. Не время для выпивки. Достаточно лёгкого ужина.

Когда он заканчивал ужин, зазвонил видеофон, и на экране появился адъютант Райнхарда Артур фон Штрайт.

— Господин начальник штаба, герцог Лоэнграмм срочно вызывает вас к себе. Герцог всё ещё у себя в кабинете канцлера. Пожалуйста, проследуйте туда, — сказал контр-адмирал фон Штрайт вежливо и официально, хотя ему и показалось странным, что Оберштайн носит форму даже за ужином дома.

В искусственных глазах начальника штаба читалось отсутствие необходимости объясняться.

Коротко поприветствовав начальника штаба во второй раз, канцлер обошёлся без любезностей и перешёл прямо к делу.

— Я кое-что забыл.

— Что же?

— Не говорите мне, что вы не понимаете, о чём речь. Если бы не понимали, то не явились бы по моему вызову так быстро.

— Премного благодарен. Я просто предположил, что вы уже подумали, кто может заменить Эрвина Йозефа на престоле.

— И что вы думаете? Подсказало ли ваше сердце достойного кандидата?

Этот диалог, заставивший бы ахнуть любого, был для них чем-то сродни разговора о погоде.

— Внучка третьей дочери-принцессы бывшего императора Людвига III. Отец — граф Пегниц, не принявший участия в прошлогодней гражданской войне. Всё, что его интересует, — коллекция прекрасных статуэток из слоновой кости. Мать — племянница графа Бодендорфа. Это девочка, но, быть может, пришло время императриц.

— Сколько ей лет?

— Пять месяцев.

Ни выражение лица Оберштайна, ни его тон не говорили, что он шутит. То, что Райнхард рассмеялся, объяснялось его кипучим характером.

Семилетний ребенок уступал место пятимесячному дитя. Тому, кто ещё даже не умеет говорить, предстояло стать властелином Вселенной, правителем всех народов, защитником галактического порядка.

Вряд ли Вселенная видела когда-нибудь такое безумство. Взрослые будут кланяться и унижаться перед грудничком в пелёнках, для которого звания высоких чиновников и адмиралов — пустой звук, и чей детский лепет им придётся принимать за императорское откровение.

— Так как вы намерены поступить? Будете искать других кандидатов? — было ощущение, что фон Оберштайн скорее приказывает, чем спрашивает. Улыбка исчезла с лица Райнхарда, и он медленно кивнул.

— Ладно. Трон получит этот сосунок. Для ребёнка, конечно, не самая забавная игрушка, но вот любой другой был бы счастлив её заполучить, даже будь он единственным её обладателем в космосе. Вторая такая будет лишней.

— Отлично. К слову, похоже, что граф Пегниц задерживает некоторые выплаты за статуэтки из слоновой кости. Он впутался в мутную историю с торговцами. Как будем решать проблему?

— Цена?

— Семьдесят пять тысяч рейсхмарок.

— Позаботьтесь об этом. Будет нехорошо, если отец будущей императрицы окажется в долговой тюрьме. Необходимые средства возьмите из казны имперского министерства имущества.