Лодки уходят в шторм - [56]

Из-за скал появилось десятка два всадников, каждый почтительно приветствовал доктора и сестру.

Перед убогим крестьянским домом пылал костер, толпились вооруженные люди.

Вошли в комнату. Низкий закопченный потолок, ниша с пестрыми тюфяками и подушками, земляной пол, покрытый циновками, и вдруг никелированная кровать с пружинной сеткой, белоснежная простыня французского полотна с вышитыми шелком вензелями "БТ". Талышинский усмехнулся, узнав метку своей тещи, — и в ее сундуках порылись люди, чинно сидевшие вдоль стен. На этой простыне истекал кровью бородатый с проседью крестьянин, грозный предводитель банды, теперь слабый и беспомощный. Молла и сеид возле кровати шептали молитвы.

Талышинский осмотрел рану: в локтевом суставе были перебиты кровеносные сосуды. Наложил жгут, обработал рану, перевязал. Кровотечение остановилось.

— Собирайся, Юсуф, в Ленкорань, — решительно сказал Талышинский. — Нужно операцию делать.

Юсуф покачал головой:

— Делай здесь…

— Здесь нельзя. В больнице надо…

— Тогда лучше умереть дома…

— Если поедешь — не умрешь.

— Сам не умру — ЧК расстреляет.

— Никто тебя не тронет! Матрос Тимофей обещал, — заверил Талышинский.

Юсуф снова покачал головой:

— Не верю им…

— Ну, дело хозяйское. Надумаешь — приезжай.

Те же всадники проводили Талышинского и Марию в Ленкорань, до предместий города, — днем появляться там не рисковали.

Спустя два дня всадники в папахах среди бела дня появились в больнице, чему Талышинский очень удивился: видимо, только чрезвычайные обстоятельства заставили их решиться на такой шаг. И в самом деле, один из них простонал:

— Хан, Юсуф-ага совсем умирает. Ради аллаха, спасай.

На этот раз Талышинский и Мария прихватили инструменты, необходимые для операции.

Юсуф лежал мертвенно-бледный. В комнату набилось еще больше сельчан. Они тревожно перешептывались.

Едва глянув на перевязку, Талышинский выкрикнул:

— Ада, сволочи, кто ковырялся в ране? Ну-ка, убирайтесь, все вон отсюда!

Никто не поднялся с места, но двое дюжих парней вывели упирающегося сеида в зеленой чалме.

— Хан, — хмуро сказал грозного вида бандит. — Мы агу не оставим.

"Черт знает что! Даже на фронте было легче, — недовольно подумал Талышинский. — Сейчас я дам ему наркоз, и эти черти решат, что я убил их атамана!"

— Сейчас я дам Юсуфу лекарство, и он уснет, пока я буду лечить его рану. Чтобы не чувствовал боли.

Бандиты согласно закивали. Но когда Юсуф, надышавшись эфира, затих, они зашептали по-талышски:

— Морде, морде Юсуф-ага — умер…

— Не умер он, спит! — раздраженно прикрикнул Талышинский. — Не мешайте работать!

Бандиты умолкли. Но тут со двора донесся отчаянный крик.

— Что там такое?

— Так, сеида бьют, — ухмыльнулся грозный бандит.

Талышинский выглянул в окно. Во дворе двое парней били сеида пастушьими посохами по оголенному заду. Оказывается, сеид хотел вылечить Юсуфа своим, знахарским методом, стал ковыряться в ране, и кровотечение открылось с новой силой.

Талышинский с мрачной улыбкой посмотрел на Марию: "Ну, если они с так называемым прямым потомком Магомета подобным образом обращаются, нас, в случае чего, и вовсе не помилуют…"

— Крик мешает мне, оставьте его, — попросил Талышинский.

— Эгей, уводите его подальше! — приказал грозный бандит.

Поря из рук Марии тот или иной инструмент, Талышинский демонстрировал его бандитам и бегло объяснял назначение.

Наконец показательная операция с научно-популярной лекцией окончилась.

— Все, — сказал Талышинский, снимая перчатки, а бандиты беспокойно смотрели на неподвижного Юсуфа. — Через час он проснется.

Талышинского и Марию провели в другую комнату, угостили чаем, жареным барашком со свежей зеленью, буйволиной простоквашей. Но в дверях стояла стража.

Когда Юсуф очнулся, их привели к нему. Грозный бандит принес кучу золотых монет и драгоценностей. Талышинский брезгливо отстранил их.

— Ты будешь жить, Юсуф, — сказал он, — если не дашь никому ковыряться в ране и приедешь в город на перевязку. А за мной больше не посылай. Повторяю, тебя никто пальцем не тронет, приезжай.

— Поклянись, — слабым голосом простонал Юсуф.

Принесли Коран, и Талышинский поклялся, положив руку на него.

Через три дня в госпиталь явился один из горцев.

— Хан, Юсуф-ага хочет приехать.

Талышинский тут же позвонил Ульянцеву.

— Пусть едет, — ответил Ульянцев. — Я предупрежу начальника милиции Сурнина.

Сотня вооруженных всадников, окруживших крестьянина с перебинтованной левой рукой (в правой он держал маузер), настороженно проехала по улицам и расположилась лагерем в саду военного госпиталя.

Через несколько дней красноармейские части ушли на астаринский фронт, и Ленкорань фактически оказалась в руках Юсуфа. Но он этого не знал.

Отряд оставался в Ленкорани дней десять, пока Юсуф нуждался в перевязках. Постепенно горцы перестали бояться западни, стали общительнее, даже подружились с больными красноармейцами, гуляющими по саду.

Однажды Талышинский привел к Юсуфу человека с простым, но симпатичным лицом, глубокими темными глазами.

— Здравствуйте, Юсуф. Я — матрос Тимофей…

Юсуф поднялся с тюфячка.

А еще через пару дней отряд покидал город. В кармане Юсуфа, ехавшего во главе отряда, лежала бумага, подписанная начальником краевой милиции Иваном Сурниным. В ней говорилось, что он, Юсуф Гамбаров, является начальником участковой народной милиции.