Лодки уходят в шторм - [35]

К ночи рыбница добралась до форта. "Карл Либкнехт" стоял на якоре у входа в залив. С миноносца приказали причалить к борту. Едва команда поднялась на борт, ее арестовали. Предъявлять документы, зашитые в одежду, не имело смысла, и экипаж рыбницы подчинился приказу, однако Ульянцев потребовал доложить о них командующему флотилией:

— Скажите Саксу: Тимофей Отраднев хочет видеть его.

Ни председателя РВС XI Мехоношина, ни Кирова, ни Сакса на миноносце не было, они отправились в форт.

Устраиваясь на холодном полу трюма, Кузьма почесал свою рыжую бороду, кряхтел и ворчал:

— Туда ехали — большевики арестовали, вертаемся — опять большевики арестовали.

Спустя полчаса арестованных вывели из трюма и привели в кают-компанию. Сергей раскрыл рот от изумления: зеркала, хрусталь, полированное дерево, тяжелая мебель в белых чехлах.

В кают-компании экипаж рыбницы встретил заместитель командующего флотилией Попов.

— Здорово, братцы, здорово, — крепко пожимал он руки старым знакомым. — А матросы-то вас за деникинских лазутчиков приняли…

Пока "лазутчики" с жадностью ели постный флотский борщ — ведь двое суток не ели горячего, — Попов рассказал им о том, что утром радиостанция форта приняла шифрованную радиограмму. В ней сообщалось, что из Порт-Петровска в Гурьев на баркасе "Лейла" выехал личный представитель Деникина генерал Гришин-Алмазов.

— Погоди, разве в Петровске не знают, что форт занят нашей флотилией? — спросил Топунов.

— В том-то и дело, что не знают! Десант был таким неожиданным и молниеносным, что ни один солдат, но говоря уж о кораблях, но успел бежать отсюда. На рации сидят наши радисты и шифровальщики и который день записывают переговоры деникинцев с колчаковцами.

— Ловко!

— Ну, а что генерал? Встретили? — поинтересовался Ульянцев.

— Застрелился! Взяли "Лейлу" на абордаж — он заперся в каюте и пустил себе пулю в лоб…

Утром катерок доставил Ульянцева на берег. На желтом, выжженном солнцем берегу высилась башня маяка, рядом с ним стояло несколько каменных домов — в них размещались радиостанция, казармы, жили семьи офицеров форта. Чуть в сторонке лепились вросшие в землю плоскокрышие "саманухи" и казахские юрты.

Сейчас все население поселка высыпало на берег, от босоногих ребятишек до аксакалов с бородками клинышком. Люди разглядывали корабли под красными флагами, обступив моряков, угощали их кумысом, говорили по-казахски и по-туркменски, вставляя русские слова. Местный акын, монотонно звеня струнами домбры, крикливо и протяжно импровизировал песню — славил красный флаг свободы.

Ульянцев вошел в кабинет, где находились Киров, Мехоношин и Сакс.

— А, с прибытием, Тимофей Иванович! — Киров поднялся ему навстречу. — Вот ты-то мне и нужен! Приятную весть сообщу тебе.

— Наслышан, — ответил Ульянцев, поздоровавшись с остальными. — Жаль, живым не удалось взять…

— А, ты о генерале!.. Да, застрелился. Больше того, мы упустили возможность захватить английского коммодора Дэвида Норриса. Сама акула плыла к ним в руки! Он на флагмане "Президент Крюгер" проводил "Лейлу" в открытое море, а когда завиднелся восточный берег, повернул обратно. Он был в полной уверенности, что форт в руках деникинцев, и радировал им встретить генерала и обеспечить ему безопасный путь до Гурьева. Ну, мы и встретили… Но в наши руки попал его портфель с личным посланием Деникина Колчаку, копиями писем адмирала, дневником и записями генерала-самоубийцы.

— Богатый улов!

Словно в подтверждение сказанного, Киров протянул Ульянцеву плотную визитную карточку с четырьмя словами: "Алексей Николаевич Гришин-Алмазов". Ульянцев машинально перевернул визитку, увидел размашистую запись, но не стал читать ее.

— Читай, читай! — махнул рукой Киров.

И Ульянцев прочел:

"Генералу от инфантерии Пржевальскому. Ваше Высокопревосходительство, отправляясь по поручению Главнокомандующего к Верховному Правителю Адм. Колчаку, прошу Вас предоставить Лейт. Лишину возможность отправлять на мое имя через Гурьев для доклада Адм. Колчаку донесения. Прошу простить, что пишу так — на карточке. Готовый к услугам А. Н. Гришин-Алмазов. 28.4.1919".

Возвращая визитку, Ульянцев вопросительно посмотрел на Кирова: фамилия "Лишин" показалась ему знакомой.

— А вот записи, — Киров потряс стопкой исписанных тем же почерком бумаг, — сделанные тогда же, двадцать восьмого апреля. Судя по точности информации и обстоятельным комментариям ко всему, что происходит на Каспии, они сделаны со слов хорошо осведомленного человека.

— Лейтенанта Лишина? — спросил Ульянцев и обратился к Саксу: — Не тот ли это Лишин, что на миноносце "Финн" плавал?

— Тот самый! — подтвердил Сакс. — Обвиненный в активной контрреволюции, бежал с Балтики на Каспий, из Баку бежал от большевиков в Тегеран и поступил на службу к англичанам. Сейчас он русский флажок коммодора Норриса и вахтенный начальник на "Президенте Крюгере".

— Казалось бы, — продолжал Киров, — человек, обласканный англичанами, приближенный к их военно-морскому штабу на Каспии, а сколько в его сообщениях недовольства двуличием и высокомерием англичан, их истинно колонизаторским, уничижающим отношением к своим русским союзникам! — Киров полистал бумаги. — Читать все это не стану — утомительно… Ну вот, несколько любопытных подроб-ностей. Лишин рассказывал генералу, как британское командование предъявило частям Добрармии во главе с этим самым Пржевальским, находившимся в Баку и его окрестностях, требование покинуть территорию Азербайджана. Причем Пржевальскому для выезда подали грязный товарный вагон! — Киров рассмеялся. — По приказу англичан были спущены андреевские флаги и все корабли стали называться "Хис Мэжестис Шип" — "Корабль Его Величества".