Лодки уходят в шторм - [22]

— А вы у нас чрезвычайным комиссаром были! — вдруг выпалил Сергей. — Вы тогда Кадырли назывались.

— Ты ленкоранец? — дугою выгнул бровь Исрафилбеков.

— Ага… а вообще нет, я бакинец, — ответил Сергей и обратился к Нариманову: — Вы меня не помните?

Нариманов внимательно присмотрелся к Сергею.

— Сережка говорит, что лично знаком с вами, — заулыбался Сарайкин.

— Вы с товарищем Шаумяном и Джапаридзе к нам в девятнадцатый лазарет приходили, в „холерные бараки“…

— Да, да, — кивнул Нариманов. — Знакомились с делом!

— Вы еще мне червонец подарили. Там ваша подпись..:

— Погоди, погоди! Ты — сын сестры милосердия Марии Филипповны?

— Ну! — запылал от радости Сергей. — Сережа Морсин.

— Как же, как же, помню. Но как ты вырос!..

— Морсин? — вздернул бровь Исрафилбеков. — В прошлом году со мной в Ленкорани работал Владимир Морсин, Не его ли сын?

Взволнованный воспоминаниями, Иерафилбеков рассказал о том, что в мае прошлого года, после разгрома мусаватского мятежа, Бакинский совнарком по предложению Джапаридзе послал его, председателя Иногородней комиссии Баксовета Кадырли (да, тогда он был известен только под этой фамилией), в Ленкорань чрезвычайным комиссаром уезда.

Накануне отъезда поздно вечером Шаумян пригласил Кадырли к себе на квартиру и за чаем долго говорил о ого задачах: положить конец национальной вражде, строго покарать тех, кто ее разжигает. Выяснить, насколько прочна позиция большевиков, и укрепить ее. Помочь официальному представителю нродкома в заготовке хлеба и других сельхозпродуктов для Баку.

Вспомнил Иерафилбеков, как он с большой группой большевиков: русских, азербайджанцев, армян — на пароходе „Ленкоранец“ прибыли в Ленкорань, как он в просторном ландо ездил из села в село, проводил митинги, помогал крестьянам создавать Советы. Он видел богатейшие хутора, сожженные мусаватистами, и азербайджанские села, сожженные отрядами Ильяшевича и Шевкунова. В Пришибе на митинге несколько солдат требовали расправиться, с ним. „К стенке его! Мусаватист он, а не большевик!“ — пытались они распалить толпу для самосуда. Но Сухорукин заступился за него, и солдаты тут же стушевались. Все это было подстроено Сухорукиным, чтобы продемонстрировать Исрафилбекову, каким авторитетом он пользуется, и Иерафилбеков прекрасно понял это и сказал Сухорукину в глаза: „Это дело твоих рук, мы поговорим где надо“. Но он помнил наставление Шаумяна: „Сейчас не нужно начинать внутреннюю борьбу, тех, кто идет с нами, нужно использовать для борьбы с врагом“. И Иерафилбеков не тронул Сухорукина. И полковника Ильяшевича он не осмелился арестовать, тот действительно пользовался огромным авторитетом на Мугани, как ее избавитель от мусаватского нашествия. Но он отстранил от должности и арестовал командира отряда Шевкунова. Хотя бойцы этого отряда активно боролись с мусаватистами, за Советскую власть, они грабили и насиловали население, распаляли межнациональную рознь. Но едва Исрафилбекова отозвали в Баку, Сухорукин приказал выпустить Шевкунова и вернуть в отряд.

Стараниями Исрафилбекова и других большевиков 24 мая в Белясуваре состоялся съезд Советов крестьянских депутатов трех районов Мугани.

— Не успели мы объединить сельские партийные ячейки, создать общеуездный партийный орган, — с досадой говорил Исрафилбеков, — и дорого поплатились за это. Руководство общемуганским съездом, который состоялся в июне, захватили эсеры, и съезд избрал эсеровский уездный исполком во главе с Сухорукиным! — От злости, клокотавшей в нем, Исрафилбеков не мог усидеть на месте. — Вы себе представить не можете, Нариман-бек, какой это „Двуликий Янус“! Хамелеон!

— Да, Мовсум-бек, — вздохнул Нариманов. — Дорого. Очень дорого обходится наш либерализм по отношению к эсерам. Слишком дорого… — Нариманов помолчал, затем обратился к бакинцам: — Ваше сообщение о подготовке бакинского пролетариата к майской стачке и решение ленкоранского комитета связи вырвать власть из рук ильяшевичей и сухорукиных порадовало нас. Недавно мы провели крупное совещание азербайджанских большевиков. А их в Астрахани немало. Ваш покорный слуга выступил с докладом“ и совещание выработало большую программу помощи рабочим и крестьянам Азербайджана в их вооруженной борьбе против мусаватского правительства. Смею думать, наша помощь будет разносторонней и весьма эффективной. Так и передайте товарищам в Баку и Ленкорани. Ну-с, а пока, — Нариманов, мягко улыбаясь, встал, — до скорой встречи в Баку.

Все поднялись.

— До скорой встречи, товарищ Нариманов! — Бакинцы один за другим попрощались за руку с Наримановым и Исрафилбековым.

В тот же день состоялось расширенное заседание Реввоенсовета.

— Товарищи, — поднялся председатель РВС Мехоношин, — слово для важного сообщения предоставляется товарищу Кирову. Прошу, Мироныч!

Киров стремительно направился к трибуне, на ходу извлекая из бокового кармана бумаги.

— Товарищи, позвольте зачитать вам отрывок из перехваченной нами разведсводки деникинского агента, штабс-капитана Чернышова из Баку от четвертого апреля сего года. „На Баилове англичанами возводятся укрепления, причем готовы две бетонные площадки для тяжелых орудий, могущих действовать в сторону моря и города. Из этих данных нужно предположить, что: 1) англичане хотят сидеть в Баку долго и крепко; 2) предстоящий курс политики их будет еще прямолинейней в смысле колонизаторских приемов…“ Киров внимательно оглядел молчаливый зал. — А вот что буквально через два дня, шестого апреля, сообщала газета „Жизнь национальностей“: „По распоряжению англичан в Баку на всех улицах прибили таблички с их названиями на английском языке. Привезли они с собой и полицию. На всех перекрестках теперь стоят английские бобби. Генерал Томсон распорядился даже открыть курсы для обучения английских полисменов русскому языку. Словом, устраиваются надолго. В то же время они стараются вывезти из Баку все, что только возможно. Все запасы нефти и бензина выкачиваются англичанами в Батум и вывозятся морем. Уже вывезено более 15 миллионов пудов нефти. В бесконтрольном же распоряжении англичан находятся железная дорога, все фабрики, заводы, нефтяные и рыбные промыслы. Так хозяйничают англичане. — Киров снова обвел взглядом зал и продолжал: — Положение бакинского рабочего класса крайне тяжелое, а террор англичан все еще продолжается. Англичане назначили публичную казнь над несколькими осужденными по законам поенного времени. Устроены были две виселицы и земляной вал для расстрела, и только благодаря ходатайству азербайджанского парламента и русского национального совета полковник отменил публичную казнь, а смертный приговор приведен в исполнение за городом“. — Киров отложил газету, подергал узелок галстука, словно воротник душил его. — Но, товарищи, ни потеря славных вождей, ни террор англичан и их мусаватских холуев не в силах сломить волю бакинского пролетариата! Третьего дня к нам прибыли товарищи из Баку, и, представьте, на утлом рыбачьем паруснике! — Киров указал рукой в сторону Кожемяко и Сарайкина, сидевших в первом ряду, те поднялись и повернулись к залу, загремевшему приветственными рукоплесканиями. — Рыбница из Баку — первая ласточка, заставляющая нас подумать о создании особой морской экспедиции для регулярной связи с Баку. Об этом нас просит Бакинский комитет партии, Кавказский краевой комитет. — Киров высоко поднял над головой письмо, демонстрируя его присутствующим.