Лодки уходят в шторм - [134]

Старый кузнец приветливо кивнул Беккеру и сказал что-то, потонувшее в перезвоне, а Бала Мамед посмотрел мл него, как всегда, исподлобья, но глаза его дружески улыбнулись. Приблизившись, Беккер залюбовался, как расплющивается под звонкими ударами кувалды податливое тускнеющее железо, принимая форму косы. Наконец Бала Мамед бросил заготовку в чан с водой. Железо зашипело, поднялся пар.

— Добро пожаловать, Федя, — приветствовал старый кузнец, выходя из кузни. Он опустился на валун, раскурил чубук. Беккер и Бала Мамед уселись рядом. — Кажется, воздух Ленкорани не по душе тебе, опять к нам пришел.

— Да, воздух у вас медом пахнет, — уклончиво ответил Беккер.

— Спокойно ли в Ленкорани?

— Пока спокойно… как перед бурей, — усмехнулся Беккер. — А вы, значит, косы точите? — Беккер метнул взгляд на Бала Мамеда, почтительно молчавшего в присутствии отца. В вопросе Беккера ему послышался упрек, и он исподлобья вонзился в него глазами.

— Куем, куем, — кивнул старый кузнец, выпустив едкий дым в седые прокуренные усы. — Или ты пришел сказать старому Абдулле, что пора ковать мечи?

— Мудрецу и намека довольно, — усмехнулся Беккер.

Старику понравился иносказательный ответ Беккера.

— Старый Абдулла еще покажет, на что он способен. Ты босиком бегал, когда и вот с ним, — указал он на сына, он тоже совсем молодым был, ковал мечи для воинов Саттар-хана[33]. В Ленкорани Бахрам Агаев работал, ты, конечно, знал его?

— А как же! — обрадовался Беккер. — Он еще любил говорить: "Ай дад-бидад Ардебиль!"

— Да, да, — закивал старик. — Так вот этот самый Бахрам Агаев специально приезжал ко мне из Тавриза заказывать оружие.

— Ну, я пришел не специально для этого. Хотя, как гласит пословица, посеянное вовремя жемчугом взойдет.

Старик снова закивал:

— Верно сказано… Вижу, не за тем пришел: на Балу поглядываешь. Говори, не таись.

— Я по поручению губернатора…

— Тьфу! — Старик легко поднялся и зашагал прочь.

— При нем о паршивой собаке говори, только не о губернаторе, — засмеялся Бала Мамед. Ты плохо пошутил, Федя.

— Но я не шучу, Бала, — еле сдерживая смех, ответил Беккер. — Губернатор обещает помиловать тебя и назначить начальником всего Зуванда, если ты явишься с повинной.

Бала перестал улыбаться. Он исподлобья пристально уставился на Беккера.

— И ради этого ты проделал долгий путь в горы?

— Как видишь… — лукаво усмехнулся Беккер, увидев, как в зрачках Балы Мамеда вспыхнул гнев, хотя внешне он оставался таким же спокойным и сдержанным. — Так что передать губернатору?

— Куда спешишь? Погости у меня. В Ленкорани жара…

— Погощу денька два. Дольше не смогу. Жаркие дни еще впереди.

— Когда вернешься, передай губернатору: Бала Мамед придет в Ленкорань, обязательно придет. Но не с повинной головой, а с острым мечом, чтобы отрубить ему голову. Так и передай!

Беккер обнял Балу:

— Молодец, Бала, хорошо сказал! Не знаю, будет ли ждать тебя губернатор, а я — с нетерпением! И обязательно с мечами Абдуллы-киши!

— Всему свое время. А пока, по запаху слышу, Абдулла-киши жарит в твою честь шашлык. — Бала Мамед поднялся, снял с гвоздя рубаху, надел ее и неторопливо направился к дому.

Несмотря на подписку о невыезде, Пономарев в один из теплых дней ранней осени приехал в Баку: ленкоранское подполье поручило ему восстановить связь с Бакинским комитетом партии, прерванную после падения Муган-екой Советской Республики.

Как-то, проходя по Молоканской улице, Пономарев невольно остановился у подъезда театра "Пель-Мель", веред фанерным щитом с броской рекламой: "На днях. Премьера. Американский писатель мистер Мен. "Большевичка, или Тайна запломбированного вагона". Трагедия в трех действиях".

— Иосиф, ты? — вдруг кто-то окликнул его.

Пономарев оглянулся. Перед ним стоял респектабельный господин в канотье, кремовом чесучовом пиджаке, бежевых в полоску брюках дудочкой, желтых ботинках. По тонким чертам улыбчивого лица, по острому, чуть вздернутому носу и лукавым искоркам в глазах Пономарев моментально узнал Анатолия Лукьяненко, близкого друга Тимофея Ульян-дева, бывшего председателя Ленкоранского ревтрибунала, о судьбе которого ничего не знали со временя его отъезда в Баку. Пономарев так опешил от метаморфозы, происшедшей с Лукьяненко, что, когда тот бросил: "Иди за мной!" — покорно подчинялся приказу. Шля долго. В конце набережной Лукьяненко вошел в одну из лавок под вывеской "Торговля пеньковыми канатами". Немного погодя Пономарев вошел следом. Звякнул колокольчик над входной дверью. В полутемной лавке, набитой бухтами канатов, никого, кроме плотного азербайджанца с черной бородкой, не оказалось.

— Извините, — растерялся Пономарев, думая, что ошибся дверью. Уж хотел было выйти, но в глубине комнаты открылась дверь, показался Лукьяненко, который ввел его в маленькую комнату с диваном и столом.

— Ну, здравствуй, Иосиф! Садись, садись. Давно в Баку? — обрадованно спросил Лукьяненко.

— Третий день, — сухо ответил Пономарев и, оглядев Лукьяненко с головы до ног, с упреком добавил: — Мы-то думали, что вы томитесь в баиловской тюрьме. А вы вон как устроились, "товарищ Ян Кредо"!

— Во-первых, хозяин лавки не я, а Ягуб Мамедов, которого ты только что видел, — кивнул Лукьяненко на дверь. — Во-вторых, я не товарищ Ян, а "господин Титорец", владелец артели по выгрузке и укладке военного снаряжения, закупаемого правительством у отступающих из Дагестана деникинцев.