Лодки уходят в шторм - [13]

— Что рассказывают? — поинтересовался Пономарев. — Нам ведь ничего не известно.

— Расскажу, после расскажу, — обещал Кожемяко. — Я почему вам о бакинских делах толкую? А потому что Бакинский комитет возлагает на вас большие надежды, ждет, что вы поддержите пролетарский Баку. Сами знаете, какое важное место занимает Ленкоранский уезд в Азербайджане. Во всех отношениях удобен: и в географическом, и в стратегическом. Зря, что ли, и Деникин, и англичане зарятся на него? И вот если вы… Ломакин сообщил мне о ваших делах. Я ему говорил и вам повторяю: пора переходить к решительным действиям, брать власть в свои руки. Кавкрайком требует от вас большей активности и поможет вам: и работников пришлет, и все, что потребуется.

— Тем более и „союзничек“ у нас появился, — с ухмылкой вставил Беккер и обратился к Кожемяко и председателю комитета Игнату Жирикову: — Хочу доложить комитету.

— Говори, говори.

— Недавно приходит ко мне Осипов… есть у нас такой товарищ в бронеотряде, — пояснил он Кожемяко, — ну вот, приходит и говорит: „Хочет с тобой один человек из краевой управы встретиться. Только держи с ним ухо востро“.

— Что за человек?

— Ни за что не догадаетесь. Дубянский!

— Дубянский? — зло переспросил Ломакин. — Пошли ты его к таковской матери!

— Вот и я Осипову точно так и посоветовал. А он говорит: „Ты же интересуешься делами управы, может, и выведаешь чего“. А и верно, думаю, почему не попытаться? Ну, привел он Дубянского. Держится на дружеской ноге. Папашу моего вспомнил. Хороший, говорит, человек был.

— Ты о деле говори! — оборвал Игнат Жириков.

— Из разговора я понял, что он хочет спихнуть Ильяшевича. Пора, говорит, передать власть в руки гражданских лиц. О чем думает ваш комитет связи? Давайте, говорит, работать сообща. Военные пусть, мол, воюют, а с гражданскими делами мы сами управимся. Обещал нам с вами хорошие места в управе и в краевом Совете.

— А его, стало быть, председателем Совета?

— Хрен редьки не слаще, — замигал рыжими ресницами Сурнин.

— Ну, погоди, Дубянский, попадешься ты мне! — пригрозил Ломакин. — Еще раз придет, гони его в шею!

— А я вот что думаю, — возразил Пономарев. — Пусть Федя и Осипов „дружат“ пока с Дубянским. Авось и выведают что.

— Толковый совет, — согласился Жириков. — Давайте решать, что делать будем? Справедливо попрекнул нас товарищ Кожемяко: пора перейти от слов к делу. Будем готовиться и брать власть. А только никаких союзничков нам не требуется. Сами с усами. Однако и горячку пороть нет резона. Офицерье чуток присмирело, а что у них на уме, сам черт не разберет. У меня такое предложение. Вот двенадцатого марта сравняется два года, как царь отрекся. Давайте проведем в этот день демонстрацию, выведем на улицы красногвардейские части. Пусть всякие ильяшевичи и дубянские еще раз поглядят, какая мы есть сила! Как смотришь на это, товарищ Кожемяко?

— Вроде как бы генеральный смотр революционных сил, — кивнул Кожемяко.

— И предъявить требование вернуть наш батальон в Ленкорань! — предложил Ломакин.

— Ну, это лишнее, — махнул рукой Жириков. — Вызовем батальон на демонстрацию.

— Верно, верно. Слыхал, Червон? — обратился Веккер к Сергею. Он дал ему эту кличку после рассказа о червонце, подаренном Наримановым. — Вот ты и скачи к отцу, передай.

— Я хоть сейчас, — обрадованно вскочил Сергей.

— Тогда есть смысл вызвать с гор партизанский отряд Вала Мамеда, — подсказал Сурнин.

— А к нему Гимназист Салман пойдет! — предложил Сергей. — Он в горах все тропинки знает.

— Тоже верно, — согласился Жириков. — Ну, а за тобой, Иосиф, обеспечить прибытие кавэскадрона. Только предупреди Бочарникова, и всех предупредите: оружием не баловать!

Полковник Ильяшевич проснулся позже обычного. Этой ночью у Алексеева до рассвета играли в преферанс. Полковнику везло, и он на радостях хватил лишнего. А хмелел он в последнее время быстро.

Глядя на косые солнечные лучи, падавшие на пол сквозь занавешенное окно с геранью и столетником на подоконнике, и втянув носом вкусный пельменный дух, он испытал чувство безотчетной радости. Легко вскочив с кровати, сделал гимнастику, облачился в мохнатый халат и пошел умываться.

Кузьминична накрывала в столовой к завтраку. Немолодая, дородная сельская женщина, она много лет служила у полковника экономкой. Овдовев, старый греховодник сожительствовал с ней, и потому она вела себя с ним свободно.

— Скоро ли ты? — крикнула она, расставляя на столе миски с грибами и огурчики собственного засола.

— В полной боевой готовности!..

Ильяшевич сел за стол. Солнце играло на узорной резьбе хрустального графина. Ильяшевич налил две рюмки.

— Ну-с, Кузьминична… — Он опрокинул рюмку в рот, подцепил вилкой скользкий грибочек…

В эту минуту во дворе ленкоранской гарнизонной казармы раздалась команда:

— Шаго-ом… марш!

Грянул духовой оркестр.

„Смело, товарищи, в ногу…“

Взвилось красное знамя с вышитыми золотом словами „Первый интернациональный бакинский полк“, и шеренги красногвардейцев вышли на улицу.

Звуки оркестра взбудоражили город. Первыми выскочили из калиток мальчишки, за ними поспешили взрослые. Со всех улиц на пустырь „Вала чимени“, словно ручейки в озеро, стекался народ.