Locus Solus. Антология литературного авангарда XX века - [15]

Чтобы не унизить ценный кодекс, который явно заслуживал большего, нежели простого служения поставщиком нескольких нетронутых страниц, узник решил как можно теснее связать свои стихи с прозой автора. Чуждая этому сочинению, будущая поэма обезобразила бы целое, которое она, напротив, обогатила бы, если бы ее тема из него вытекала. Будучи для двух упомянутых листов гарантией против очищающего вырывания, эта содержательная близость придала бы рукописным строфам шансы на нескончаемое существование, обеспечив непрочному писанию вечную охрану переплета. К тому же поэт украсил бы тем самым свое творение, ибо книга, озаглавленная «Erebi Glossarium а Ludovico Toljano», была будто создана, чтобы питать и направлять последние жалобы осужденного.

Посвятив всю свою жизнь глубокому и доскональному изучению мифологии, Луи Тольян, знаменитый эрудит XVI века, разумно объединил в двух замечательных словарях, озаглавленных: один — «Olympi Glossarium», другой — «Erebi Glossarium», неисчислимые материалы, беспрестанно собиравшиеся им на протяжении тридцати лет терпеливых исследований.

В них в алфавитном порядке были расположены имена и названия богов, животных, мест и предметов, связанных с двумя сверхъестественными местностями, каждое из которых сопровождалось обильным текстом, где разумно соседствовали документы и предания, цитаты и подробности.

Любое слово, не имеющее отношения, с одной стороны, к Олимпу, а с другой — к Эребу, в перечень не включалось.

Напечатанные на латыни, эти два чрезвычайно редких произведения, и сегодня продолжающие оставаться драгоценным и величественным памятником культуры, имелись в наличии лишь в нескольких прославленных публичных библиотеках. Но с давних пор в семье Ловерисов наряду с писательским ремеслом от отца к сыну передавался экземпляр второго из них — безупречный экземпляр, который Жерар с восхищением листал каждый день. Взятое в самом широком смысле, слово «Эреб» относилось здесь ко всей совокупности преисподней.

А ведь чтобы испустить на пороге могилы последний вопль, откуда же еще черпать образы, как не из этого источника, все составляющие элементы которого происходили из обители мертвых?

Жерар наметил план оды; в ней его поэтически наделенную языческой загробной жизнью душу, прибывающую в Эреб, должны были обуревать многочисленные видения, навеянные, ввиду желаемого симбиоза, определенными отрывками книги.

Созидая, поэт, восстававший против любой методически размеренной работы, сочинял недолгими периодами, полными напряженных усилий, лишая себя отдыха, сна и пищи вплоть до завершения поставленной задачи; после чего ужасное изнурение принуждало его отказаться от малейшего проблеска творческой мысли. Будучи одарен непогрешимой памятью, он завершал все в уме, а уже потом брался за перо.

Подряд шестьдесят часов, ни секунды из которых он не потратил даром, слагал Жерар, следуя принятым правилам, свою оду, которую и закончил на рассвете.

Тогда он тщательно собрал у окна порцию золотого порошка, долго царапая экю о нижнее острие одного из стальных прутьев решетки.

Затем при помощи шипа, окунаемого в кувшин с водой, он начал записывать на достойной этого белизне бумаги свою оду, присыпая золотой пылью, стоило ему закончить строфу, еще не высохшие буквы.

Понемногу покрытая стихами до самого низа по сути дела первая страница словаря скоро высохла, демонстрируя четкий золоченый текст, и тогда Жерар посредством двух скрупулезно проведенных сбрасываний бережно собрал не схваченные водой зерна порошка.

Заполнив таким же образом оборот помещенного в начале книги листа, а затем и обе стороны последнего, поэт завершил свою оду и подписался.

Желая обрести в каком-либо ином всепоглощающем занятии забвение мучительных дум, которые, как он чувствовал, готовы были снова его одолеть, Жерар, после гигантского напряжения сил надолго неспособный на любой творческий труд, решил предаться банальным мнемоническим упражнениям.

В словаре Эреба содержалось много достаточно заманчивых для заучивания фрагментов, но для переутомленного мозга Жерара, которому после каждого очередного пароксизма работы приходилось целиком отказываться от любого контакта с книгами, полными фантазии и вымыслов, они представляли немалую опасность.

Мечтая скорее о холодном научном тексте, он избрал из своего скудного запаса «Эоцен», серьезное исследование, охватывающее единственно указанный в названии геологический период. Поэт, а не ученый, он любил листать это сочинение из-за замечательной серии цветных иллюстраций, которые переносили его дух, охваченный упоительным головокружением, в бездны планетарного прошлого. Он подумал, что заучить на память сухие абзацы текста, не глядя при этом на картинки, было бы вполне безопасным средством отвлечься от наваждений.

Но Жерар чувствовал, что осилить столь тяжкое задание он сможет, лишь прибегнув к твердо установленному, строгому распорядку, который вплоть до самого последнего дня неотвратимо принуждал бы его к ежедневному изнурительному труду.

В конце книги тянулся подробный алфавитный перечень рассмотренных в ней предметов — животных, растений и минералов; вслед за каждой из набранных в два столбца вокабул были перечислены страницы, на которых она изучалась.