Лия - [65]

Раздается свисток, и поезд трогается.

— Вы довольны своей жизнью?

— Да, конечно, — уверенно отвечает Лия. — Я живу так, как хотела, — интересно и необычно, я люблю, и меня любят.

Поезд ползет медленно, без ускорения. Лия целует Вету, обнимает ее и смеется. Потом машет мне рукой и, вспрыгнув на ступеньку вагона, весело кричит:

— До свидания! Будьте здоровы!

Мне кажется, что Лия машет мне, хотя — куда там? Конечно — Вете. Потом догадываюсь — нет, все-таки нам обоим.

Последний вагон отбивает колесами чечетку по рельсам и устанавливается неестественная тишина. Люди расходятся. Мне не хочется никуда идти. У меня возникает желание побродить по перрону, побыть наедине с собой. Замечаю, что Вета краем глаза следит за мной.

— Вета, если ты спешишь, можешь идти. Я задержусь. У меня есть дела.

Она прощается и исчезает в толпе. В ее легкой, стремительной поступи есть что-то от грации лани. Вета будет очень красивой девушкой. Мысли всей своей массой наваливаются на меня. Я пытаюсь за что-то ухватиться, потянуть за кончик нитки и распутать этот клубок. Кристиан… Мысленно я приближаюсь к нему то с одной, то с другой стороны, пытаюсь ухватить его, но он выскальзывает и снова приближается, дразнящий, неуловимый…

— Эй, куда ты запропастился? Я тебя повсюду ищу, а ты как сквозь землю провалился!

Я вздрагиваю и возвращаюсь из размышлений. От Кристиана пахнет водкой, он весел — дешевая, наигранная веселость, — но тем не менее он в хорошем настроении.

— Где ты был? — спрашиваю я.

— В привокзальном ресторане. Я же тебе сказал, что направляюсь туда. Я ждал, что и ты подойдешь. Но так как этого не случилось, я выпил и твои сто граммов, не мог же я оставить их на столе. Потом я облазил все уголки, и, глянь, где тебя нашел. А я уж решил, что ты ушел…

— Я тоже тебя искал, — говорю я, пристально глядя ему прямо в глаза, — и по громкоговорителю объявили, чтобы ты подошел сюда, на перрон…

Глаза его забегали по сторонам, избегая моего взгляда, затем он жалко бормочет:

— Я не слышал.

Я жду, что он спросит, где я был и чем занимался, пока он выпивал свои сто граммов. А Кристиан упорно молчит. Догадывается он или нет? Мы выходим на улицу и останавливаемся на углу. Он продолжает молчать.

— Куда пойдем?

Он колеблется, затем поднимает глаза и говорит:

— Мне пора идти к Милике, мы договорились сегодня встретиться.

— Ну а мне надо навестить одного друга.

По его лицу проносится волна облегчения, и он протягивает руку:

— До свидания!

— Счастливо.

Я рассерженно гляжу ему вслед. Все-таки он ничего не спросил! Кристиан торопливо удаляется, голова втянута в плечи, кажется, он вот-вот побежит. Знает ли он? Конечно, знает!

Я возвращаюсь домой, всякая охота разбирать книги пропала. Я беру со стола письмо Лии, забытое впопыхах, когда Кристиан торопил меня, боясь опоздать на вокзал. Четыре листка, исписанные с обеих сторон мелким, разборчивым и аккуратным почерком. Я принимаюсь снова читать.

«…Мне так хотелось, Кристиан, стать для тебя Суламифью, но кому-то ведь надо быть Соломоном, а ты не сумел. Скорее ты бы согласился (я поняла это слишком поздно) поменяться ролями. Если б ты знал, как это свойственно современным мужчинам. Не знаю, может быть, я и ошибаюсь, но мне так кажется.

Я мечтала, Кристиан, чтобы ты стал для меня проводником в страну Счастья, ведь ради этого человек живет и существует на клочке вселенной, имя которому Земля. Но ты не можешь быть проводником, ты предпочитаешь, чтобы тебя самого вели. О себе я ничего не пишу, думаю, тебе это неинтересно, к тому же, прошло столько времени! Марика уже взрослая (надеюсь, ты знаешь, сколько ей лет?). Она большая проказница. Даже не знаю, почему вдруг я решила тебе написать. Наверное потому, что ровно через две недели я буду проезжать через Кишинев. Я обещала Марике показать дядю, который очень похож на ее папу. Если ты придешь на вокзал между двумя и тремя часами, после обеда, у меня будет возможность выполнить обещание. Захочешь ли ты меня увидеть, будет зависеть только от тебя самого. Желаю тебе удачи и здоровья! Лия.

Первый год предпоследнего десятилетия последнего столетия второго тысячелетия нашей эры, девятого числа одиннадцатого месяца, седьмой день недели».

Я снова представляю Лию, стоящую на подножке вагона и машущую нам рукой: «До свидания! Будьте здоровы!» Наверное, эти пожелания были адресованы не только мне и Вете, но и всем людям — на перроне, в городе, на земле, включая и Кристиана.

Я складываю листки и прячу их в конверт, решив сохранить письмо. Готов биться об заклад, что Кристиан не придет за ним. Неожиданно я замечаю еще несколько строк на внутренней стороне язычка конверта. Видимо, Лии не хватило места, и она написала постскриптум прямо на конверте. «Р. S. Мой господин! Любимый мой! Хозяин мой! Я хорошо помню твое мудрое изречение: тысячу раз влюбляется человек, но всего один раз любит он по-настоящему!»

Прочел ли Кристиан эти строки?

Рассказы

Бабье лето

Когда я приехал домой, мои родители чистили кукурузу. Я оставил сумку на завалинке и пошел в огород.

— Переоденься, росы много, — издали остановила меня мать. — Посмотри в сенях. Там что-нибудь постарее найдешь.