Литературный текст: проблемы и методы исследования. IV - [66]
Во время финской войны Карцевский отправился в Финляндию в качестве журналиста. И там занимался не только журналистикой, но сбором материала по устной речи русских военнопленных, а также образцов языка их письменных посланий домой.
Жизнь Карцевского в нейтральной Швейцарии во время Второй мировой войны была несравнимо более спокойной, чем у его друзей и коллег по Праге. В послевоенные годы, продолжая преподавательскую деятельность, он начинает остро чувствовать свою оторванность от мировой науки. Эта тема проявляется в его письме к Якобсону, написанном в апреле 1948 г. в ответ на полученный им экземпляр коллективного труда о «Слове о полку Игореве», подготовленного известным нью-йоркским семинаром.[208] На протяжении следующих месяцев Карцевский и Якобсон обмениваются несколькими письмами, в которых, с одной стороны, обнаруживается полная их солидарность в научных вопросах, а с другой — диаметрально различные взгляды на дальнейший профессиональный путь в условиях эмиграции.[209] Из писем Карцевского мы узнаем о его желании вернуться на родину. Это решение он мотивирует ощущением своей научной изоляции: «здесь мне не с кем словом обменяться, посоветоваться, проверить себя» (20 мая 1948); «книг нет, людей, чтобы посоветоваться о моих работах, тоже нет. Доходишь до того, что не уважаешь своего преподавания!» (3 октября 1948). Но главная причина предполагаемого отъезда состоит в осознании невозможности завершить в Женеве свои труды: «Начатое — останется в рукописях, в которых никто не разберется <…>. А там, если бы даже я и не смог их опубликовать <…>, то смог бы их закончить, привести в порядок, когда-нибудь они появились бы в свет или были бы использованы» (3 октября 1948). Из этих же писем Якобсону мы узнаем о посланных Карцевским в СССР нескольких запросах на тему своего возвращения: в Президиум Академии наук, В. В. Виноградову (с которым Карцевский когда-то был знаком и который неоднократно ссылался на его труды[210]). Л. В. Щербе (о его кончине в 1944 г. Карцевский не знал) и И. И. Мещанинову Ни один из этих адресатов не откликнулся на просьбу женевского профессора.
Письмо Карцевского тогдашнему директору Института языка и мышления академику Мещанинову (1883–1967) сохранилось в личном фонде последнего. Здесь не место характеризовать этого видного советского лингвиста и археолога, приверженца «нового учения о языке» Н. Я. Марра. То, что Мещанинов никак не отреагировал на запpoc Карцевского, вполне естественно: письмо попало в руки адресата накануне крупномасштабной идеологической кампании, развернувшейся в области филологических наук к концу 1947 г., когда нa повестку дня снова вставала борьба с «буржуазным языкознанием».[211]
Все последующие годы, продолжая преподавательскую деятельность (став в 1946 г. экстраординарным профессором и начав практический курс на переводческом факультете), Карцевский не оставляет своих планов. В 1956 г. его мечта о переезде в СССР, как казалось, должна была, наконец, осуществиться. Он умер за полгода до намеченной даты отъезда. 14 ноября 1955 г. жена покойного ученого пишет Якобсону: «Сообщаю Вам о кончине Сергея Иосифовича, 7 ноября в 16.15 дня <…>, он так радовался, что в начале мая полетит в Москву <…> и там сможет окончить дело своей жизни — большую грамматику русского языка. Судьба судила иначе».[212]
После некоторых колебаний, зафиксированных в переписке жены и сына ученого с Якобсоном, рукописи научных трудов Карцевского были переданы в Комиссию по истории филологических наук при ОЛЯ АН СССР. В настоящее время они находятся в Отделе рукописей Института русского языка РАН (ф. 16). Опись архива Карцевского была недавно составлена француженкой И. И. Фужерон.
Оригинал публикуемого нами текста хранится в Архиве РАН (СПб., ф. 969, oп. 1, ед. хр. 383, л. 1–1об.). При публикации раскрываются сокращения.
Serge Karcevski
Geneve, Ie 16 juillet
1947
Dr es Lettres
Professeur
Geneve
46. Bd. du Pont-d'Arve
Действительному Члену Академии
наук И. И. Мещанинову
Москва
Глубокоуважаемый Иван Иванович,
В конце сентября прошлого года, через посредство нашей Миссии в Берне, я обратился в Президиум Академии наук с просьбой сообщить мне, не могла ли бы мне быть дана возможность работать в соответствующем моей специальности научно-исследовательском институте.
Не получив до сих пор ответа на мое обращение, я не знаю, что мне нужно думать: может быть, письмо мое не дошло по назначению или же молчание равносильно отрицательному ответу. Но в последнем случае необходимо было бы знать, каковы его причины.
Кроме того, месяца четыре тому назад, и тоже через посредство Миссии, я написал академику В. В. Виноградову, хорошо знающему мои работы, прося его поддержать мое ходатайство. Но и это письмо осталось без ответа.[213]
Вот почему, не имея честь быть с Вами знакомым, я все же позволяю себе обратиться к Вам.
Вот уже двадцать лет, как я преподаю русский язык и литературу в Женевском университете. По моей инициативе возник здесь institut d'etudes slaves, которого я был директором с 1929 по 1935 г. и который с прошлого года возобновил свою деятельность. И тоже по моей инициативе здесь создано с 1940 г. Женевское лингвистическое общество, которого я являюсь вице-председателем и которое издает Cahiers F
