Литературный архипелаг - [10]

Чувство ответственности перед народом и его культурой обострилось перед войной: «Уже скоро три года, как в центре внимания судьба Европы. Стремление постичь ее, предугадать ее будущее, всматривание в мельчайшие подробности ее повседневных проявлений. Вот и протекший день почти целиком ушел на это. С утра, как проснулся, первая мысль: что слышно? Абиссиния, Женева, Италия, Англия, Германия — как если бы это было моим профессиональным делом» (10.IХ.1935). Личные связи со всеми странами, где были еврейские общины, переписка, звонки, поручения, инициативы, — внушали уверенность, что он является неким культурно-духовным центром, В год 80-летия (1971) Штейнберг делился с друзьями, С. и Ф. Капланами: «Разнообразие стран, откуда приходят отметки для аттестата зрелости, и его многоязычие, по-моему, связаны с тем, что я не перестал быть точкой пересечения».

Для такой уверенности прежде всего необходимо было убедиться, что он сам не изменился, верен себе. Штейнберг постоянно проверял себя: «Вижу, что я уже 30 и более лет тому назад мыслил, чувствовал и, главное, жил в однородной стихии. Это то, что называется „дух времени“, и, не отставая от еврейских корней, я — осязательное подтверждение того, что мы — жизненный элемент объединяющегося рода человеческого» (27.IХ.1951).

Фактором успокоенности, примирения с собой стала, несомненно, сложившаяся наконец в Лондоне личная жизнь. Одна из его поклонниц, еще с петроградских времен, Софья Владимировна Розенблат, была рядом с Аароном Захаровичем все берлинские годы. Они встречались каждый день, она помогала переводить, переписывала его работы и т. д. До весны 1935 г. Аарон хранил верность кодексу философа-холостяка и приехал в британскую столицу один. Но Соню надо было спасать; ее переезд из Берлина был возможен только в качестве жены. 10 декабря 1934 г. Аарон предложил условия: «Сонюрочка, Вы ведь понимаете, что я, по существу, предпочел бы остаться single (один (англ.)], и для меня это лишь средство перевезти Вас сюда. Я предпочел бы всякую другую возможность. Моя женитьба сделает невозможным для меня когда-либо выступить инициатором того дела, которое мне представляется, чем дальше, тем больше, — самым насущным в ближайшем еще десятилетии. Подумайте обо всем этом серьезно. Мне жаль, что я так, второпях, затронул эту тему, занимающую меня с юных лет. Но я хотел бы, чтобы Вы — мой лучший друг — в Ваших помыслах видели меня совсем ясно. Может быть, для Вас в этом есть нечто нежелательное, поделитесь со мною вполне открыто. Вообще мы не должны ничего скрывать друг от друга, дорогой мой дружок. Я полон к Вам нежности, очень-очень люблю Вас и хочу от всей души, чтобы на нашем небе, на том, которое только над нами, не было ни единого облачка. Если бы я знал, что у Вас есть терпение, что Вы верите в нашу звезду вполне, я бы вопроса о женитьбе не поднимал. Вот почему я и смотрю на весь этот проект как на „семейное событие“. Но до того, как продолжать, я хочу услышать Вас. Подумайте и напишите»[67]. Софья Владимировна согласилась. Она целиком посвятила себя мужу; детей у супругов не было. В дневниковом самоотчете после смерти «Сонюрки» (18.III.1968) содержался глубокий анализ их отношений (в то же время художественно оформленный), из которого очевидно, что С.В. сохраняла индивидуальность, хотя Штейнберг беспрерывно втягивал ее в проблемы собственного философско-личностного развития: «…когда я клал на стол одну из тех старых тетрадок, ты отворачивалась, продолжала читать что-либо свое или даже как будто невзначай выходила из комнаты»[68]. Судя по этой записи, Штейнберг подозревал, что это было самоубийство, на которое С.В. могла пойти, чтобы избавить мужа от затруднений по уходу за ней. Насколько эта версия сложилась под влиянием литературного образца («Кроткой» Достоевского), трудно сказать. Во всяком случае, смерть жены стала одним из источников исповедального настроения последних лет, а оно, в свою очередь, смыкалось с необходимостью подводить жизненно-творческие итоги.

8

Первой в ряду таких итоговых работ была монография о Достоевском. После взгляда философского («Достоевский-философ» и «Система свободы Достоевского»), публицистического («Достоевский и еврейство»), художественно-биографического («Достоевский в Лондоне») Штейнберг пишет большой литературоведческий очерк: жизнь и творчество писателя как органическое единство. Он начал писать по-русски, но, после получения заказа лондонского издательства, выпускающего серию исследований по современной европейской литературе и философии, с середины второй главы перешел на английский[69]. Второй работой было «собрание методически расположенных исследований и очерков по „Философии Истории“ на одном „общепонятном“ (то есть английском. — Н.П.) языке». Издание было инициировано ВЕКом в честь 80-летия Штейнберга. Работа по собиранию и переводу с пяти языков была титанической; большую часть нагрузки взяла на себя секретарь и помощница Штейнберга Анна Григорьевна Клаузнер, продолжавшая помощь и после прекращения своих служебных обязанностей. Том вышел только после кончины автора, в 1983 г.