Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее - [34]

Не надо истолковывать заметное присутствие в нашей литературной жизни пишущих иммигрантов (или детей иммигрантов) в биологическом духе, как «обновление крови нации», хотя некоторые авторы — и у нас, и в Германии — охотно высказывают такие идеи в духе Руссо и строят из себя «естественного человека», что кажется едва ли совместимым с их городским образом жизни и умением ориентироваться на литературном рынке. А что писатели-иммигранты извлекают для себя пользу из того обстоятельства, что их новая родина устала от цивилизации, — за это на них не стоит сердиться, особенно если они не просто показывают диссонансы между культурами как трагический разрыв (в конце концов, свое детство утрачивает любой человек), но еще и умеют высекать искры остроумия, создавать блестящие тексты, доставляющие истинное удовольствие.

Финал с большой коровой

Из жизни одного швейцарского писателя: родился в Берне, безупречно говорит на бернском диалекте, выучился на мясника, а позже стал одним из видных представителей диалектальной литературы, особенно той ее разновидности, что связана с перфомансами, с публичными выступлениями. Он часто вместе с коллегами появляется на сцене, в составе предприимчивой группы, которая называет себя БЕРН ПОВСЮДУ и потому может рассчитывать на симпатии всей Швейцарии. (Если бы группа назвала себя ЦЮРИХ ПОВСЮДУ, ее бы освистывали в любом месте нашей страны.) В 1983 году, в возрасте тридцати трех лет, этот писатель написал роман, который вызвал большой интерес и подлинным центром которого является корова симментальской породы.

Можно было бы подумать, что вот наконец появился швейцарский автор, который не имеет ничего общего с выездами из страны и въездами в страну, с пересечениями границы и космополитизмом, а всегда следует совету 36 псалма: «живи на земле и храни истину». Можно было бы подумать, что, значит, есть еще писательницы и писатели, которые живут и пишут там, где они и должны находиться в силу своего происхождения, которые укоренены в родной почве и хранят верность ей.

Но на самом деле все обстоит прямо противоположным образом. Беат Штерхи, о котором здесь идет речь, в 1970 году, когда ему исполнилось двадцать лет, уехал в Канаду. Там он кое-как перебивался, зарабатывая на жизнь разными видами деятельности, а параллельно изучал англистику в Университете Британской Колумбии в Ванкувере. В двадцать пять лет он отправился в Гондурас, работал преподавателем английского языка в Тегусигальпе, писал свои первые стихотворения, по-английски и по-немецки. Позже он продолжил обучение в Монреале, еще какое-то время оставался в Канаде, потом перебрался в Испанию и прожил десять лет в деревне под Валенсией — в качестве свободного литератора. Только в 1994 году, когда ему было сорок четыре, он вернулся в Швейцарию. Упомянутый мною роман, действие которого разворачивается в Эмментале и городе Берне и в котором рассказывается о жизни и смерти могучей коровы красной масти, вышел в 1983 году. Он, следовательно, создавался по ту сторону Атлантики.

Выше уже отмечалось, что дистанция по отношению к родине, похоже, воздействует на многих авторов как оптический инструмент, приближающий к их глазам то место, где они родились; одно из ярчайших подтверждений этому тезису — роман Беата Штерхи «Блёш». Деревня, жизнь на крестьянском дворе и мир городской скотобойни описаны в романе с гиперреалистичной точностью и поразительным знанием всех деталей. Терминологией, относящейся к двум этим рабочим мирам, автор владеет настолько хорошо, что его роман по праву может считаться также и лингвистическим документом. Несомненно, если бы не страннический образ жизни писателя, это типично-швейцарское произведение вообще не могло бы появиться. Хватило бы одной этой книги, чтобы доказать: система культурного кровообращения Швейцарии (как и кровообращения экономического) охватывает несравненно более обширную область, нежели та, что очерчена государственными границами. Проявляется это, среди прочего, в том, что автор работает с различными интонациями литературного модерна, например — с повествовательной техникой Альфреда Дёблина, какой она предстает в романе «Берлин Александрплац», но также и с отзвуками прозы Уильяма Фолкнера. Поэтому и те главы, которые явно опираются на диалоги или описания у Готхельфа, не кажутся эпигонством, а воспринимаются как продуманные аллюзии.

Чтобы понять роман, важно прежде всего осознать: речь в нем идет о животном, принесенном в жертву прогрессу. Красная корова по кличке Блёш кажется сестрой теленка, убегающего от готардского почтового дилижанса. Но если теленка мы видим на протяжении одной — сгустившейся в картину — секунды, то красная корова имеет судьбу, в полном смысле слова, а ближе к концу книги даже приобретает черты трагической фигуры. Попытка примирить истоки и прогресс терпит крах. Великолепное животное в конце книги (я имею в виду почти нестерпимо длинные страницы финала) показано нам разрубленным на жалкие куски мяса.

Взгляд на Швейцарию уехавшего из нее автора в этом романе воплощен в персонаже-рассказчике, который видит и переживает все происходящее. Рассказчик — испанец Амбросио — из-за безработицы на родине был вынужден отправиться в «зажиточную страну», как постоянно именуется в романе Швейцария. Он становится работником на крестьянском скотном дворе, усердным доильщиком, и вскоре начинает подсаживаться к Блёш, лучшей корове маленького стада, чтобы направлять звонкие струи ее молока в подойник. Потому что крестьянин все еще не решается купить доильный аппарат, хотя сын и соседи уговаривают его это сделать. Аппараты, думает крестьянин, портят коровье вымя. А вымя играет в романе большую роль. Оно описывается с такой же внимательной к деталям любовью, с какой когда-то вглядывались в крестьянский мир Вергилий (в «Георгиках») и Галлер (в «Альпах»). Вот, например, как описывается оснастка коровы по кличке Мея: