настроениям века нельзя доверять.
Ты был предан вчера, безоглядный фантаст,
друг неверный тебя и сегодня предаст...
Потому что на свете грызётся базар –
и товаром становятся честь и азарт!..
А назавтра опять проиграют глупцы,
правят миром прагматики и подлецы.
О себе позаботься, бедняга-поэт,
береги свою жизнь от лжецов и газет...
Верь, что скоро минует метельный маршрут,
снова птицы с ветвей о весне запоют.
Но ты знаешь, что мир не изменит себе
а раз так – не забудь свой с судьбой разговор:
верен будь до предела тревожной судьбе,
верь в прохладу и трепет отеческих гор.
* * *
Холодный ветер Желтоксана,
душа – как ночь, в ней плачет совесть...
О, жизнь моя, сплошная рана,
моя мучительная повесть.
Зачем-то грудь моя стеснилась?
Снисходит с неба голос чести...
Послушай, сердце, сделай милость,
смягчись немного и воскресни!
Ты друга узнаёшь по речи,
в глазах врага – туман обмана...
Такие дни! Такие встречи!
О, жизнь моя – сплошная рана.
Спокойствия и примиренья
не знает Желтоксана ветер,
и снова одинокий вечер,
и вновь терзание творенья...
Мои победы и пороки.
Обетованные пустыни.
И непутёвые пророки,
и путь, неведомый поныне...
* * *
Когда покоя нет, когда соврёт домбра,
от дома вдалеке я слов не понимаю,
тем более тогда – в стремлении добра! –
опять тянусь душой к великому Абаю.
Бессовестная жизнь в униженной степи,
где души продают и не стремятся к раю,
где сам себе шепчу: «Смиряйся и терпи,
чтоб сердце обратить к великому Абаю...»
Лекарства не найду от мелкоты людской.
Охваченный огнём, я тихо угасаю...
Смотрю на земляков с надеждой и тоской
и словно бы живу страданьями Абая.
Вселенная вокруг... Её прекрасна речь,
которую, увы, нечасто понимаю...
Но чтоб навек любовь от гибели сберечь,
я тороплюсь в ночи к великому Абаю.
Как много ненависти на моей Земле,
я жадности и зла душой не принимаю,
я примиряю всех, кто заплутал во мгле,
О Боже, как мне стать похожим на Абая.
Когда соврёт домбра оборванной струной,
и, бедолага, вдруг от боли зарыдаю,
так хочется быстрей попасть к себе домой:
вернуться навсегда к великому Абаю.
* * *
Моя заветная мечта –
скакун, стреноженный петлёю...
Храпит в степи – и неспроста
копытом бьёт и жаждет боя!
Он так метался под зарёй,
но вот смирился одиноко...
Я тоже бился головой
о камни атомной эпохи.
Звучал спасительный кобыз,
поэту душу сотрясая,
а голос неба падал вниз,
как бы дождя стена косая.
Се – век, и он неумолим,
он заставлял метаться горы!
Зачем же я сразился с ним,
вступая в сумрачные споры?
Мой голос в зябком ноябре
в густом тумане потерялся...
И неужели я расстался
с высокой правдой на заре?
Храпит скакун моей мечты...
Куда несётся всадник вещий?
Среди безмерности зловещей
слова бессмертны и чисты.
* * *
Голос старинный волнует меня:
Кто ты? Зачем ты живёшь в этом мире?
И для чего ты играешь на лире
с сердцем, заполненным пляской огня?..
Что за мелодия рвётся в ушах
звоном, которого нету чудесней...
Словно бы всадник несётся во мрак,
я устремляюсь за собственной песней...
Мучаюсь, каюсь, страдаю, казнюсь...
Мне не хватает бесстрашной отваги:
я на слова беззащитные злюсь,
чтоб отыграться на белой бумаге!
Так же, как вы, я земной человек:
мил – для одних, а другим – ненавистен...
Только в груди моей пепел, как снег:
жизнь моя – жар отгорающих истин...
Жизнь моя – призрак, горящая ночь.
Чую мелодии сладость и горесть...
То вдохновенье уносится прочь,
и не смолкает мучительный голос.
* * *
Я разрываю сумрак дум,
Которые, как ночь в окне...
Прости мне, Боже, что угрюм:
сгораю в собственном огне.
Горю в огне моей тоски
и догораю наяву...
Забыв про давние грехи,
я верю в майскую траву!
Когда серебряно звучит
лесами милый Наурыз,
я музыку готов учить
и возвращаться, как Улисс,
в прекрасный мир родных озёр
всем горестям наперерез...
Я буду жив лекарством зорь,
бальзамом творческих небес!
* * *
Что творится со мною? – и сам не пойму.
Я порой удивляюсь себе самому...
Сердце, словно кобыз, отзывается вдруг
и слова повторяют нечаянный звук...
Что творится тогда с удивлённым лицом,
сердце тянется к звуку весенним листом...
Это сила земли наполняет меня –
и в душе моей буря страстей и огня!
Вот в душе моей веет ночной листопад,
и метели несутся на крыльях косых,
а из космоса предки бессмертно глядят
на печальные будни потомков своих...
Лето зеленью дышит, а осень – дождём,
так эпохи проходят, взирая со звёзд,
и всё больше печалями полнится дом,
и на крыльях моих оплавляется воск.
Ох, кручина-печаль, под покровом ночей
это предки мои с нас не сводят очей,
посылают мне знаки с далёких небес,
прозу жизни пытаясь измерить на вес.
Перевёл Сергей Мнацаканян
* * *
Храни меня, Создатель,
От зависти и порчи,
Капризов и апатий
И от пороков прочих,
Слепой, ничтожной мести,
Обманов и соблазнов,
Ползучей липкой лести,
И от речей заглазных,
Гордыни непомерной,
Слепой бездумной страсти,
От гневных слов и скверных,
И от лихой напасти.
Не дай в тоске оглохнуть
От горестных страданий.
Не дай душе иссохнуть
В бесплодных ожиданьях.
Храни меня, о Боже...
Мне никуда не деться!
И мой удел, похоже, –
