Литературная Газета, 6574 (№ 44/2016) - [14]

мчит судьбы колесо – нет конца дорог.

Сердце – мяса и мышц крохотный комок –

вздумало издавать странный скрип порой.

Приземлённей теперь мыслей толкотня –

больше о небесах мне не помечтать.

Может, где-то в пути стёрлась шестерня?

Невозможно в пути колесо менять,

впредь идти мне вперёд на своих двоих.

С тем столкнулся, что сам не любил в других:

век тянуть и толкать, что уже не мил.

«Стоит ли?» – так вопрос задан напрямик.

От кого ждать ответ, и кого спросил –

не пойму. И в ответ до сих пор не вник.

«Что ж, крутись, колесо, сколько будет сил», –

сам ответил. И мне легче в этот миг.

* * *

Увижу её – и улыбку скрою,

чтоб не подсмотрела обиду и грусть.

Но всячески прячу улыбку свою –

удумает вдруг, что над ней я смеюсь.

Обманываться я и дальше готов,

но всё-таки кто и кому из нас лжёт?

Кто копит запас утешительных слов?

Кого тайный стыд и раскаянье жжёт?

Я вроде ей радуюсь… Но кабала

лжи больше непереносима вралю.

Любовь нелюбимой – ты так тяжела,

как ненависть той, что любил и люблю.

* * *

Товарищ, что со мной издал свой первый крик,

сказал, что он уйдёт лишь в мой последний миг.

Куда я ни пойду – товарищ мой чудной,

чтоб я ни делал, вновь увяжется за мной.

Цель у него одна: разок дождаться дня,

чтобы как брат сдавить в объятиях меня.

Я жизнь не так ценю, как мой товарищ тот,

что вечно по ночам маячит у ворот.

Товарищ этот – смерть… И забывать не след,

что в жизни у людей надёжней друга нет.

* * *

Вещи, что носил я в детстве, не были красивы – но

что имеем, тем довольны. Я был даже счастлив в них.

Изодрались, проносились – вновь латать их суждено.

У меня – сказать по чести – просто нет вещей иных.

До чего порой мешает жить холодный чистый ум,

что взирает на реальность, как сквозь драное тряпьё.

Жизнь – убогая калека. Из клочков её костюм.

Коли вправду оголится – страшно глянуть на неё!

Перевёл Виктор Куллэ

На сгоревших руинах трава проросла

На сгоревших руинах трава проросла

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Поэзия Чечни

Теги: Поэзия Чечни

Лула Куна (Жумалаева)

Поэтесса, прозаик, переводчица, публицист. Родилась в 1960 году в Грозном. Окончила филологический факультет и факультет журналистики Чечено-Ингушского государственного университета. Работала преподавателем в Чеченском государственном университете, редактором журналов «СтелаIад», «Ичкерия», журналистом. Основательница и главный редактор литературного журнала «Нана» («Мать»). Автор книги прозы и сборника статей. Член Союза писателей России, Союза российских писателей, Международного ПЕН-клуба, Клуба писателей Кавказа. Награждена нагрудным знаком и дипломом отличия парламента ЧР, орденом «Золотой орёл» им. М.А. Мамакаева, медалью «Литературный олимп». Живёт в Грозном. 

Геометрия мира

Ветер с сонных деревьев сбросил листву,

Оголив первозданность лукавого мира,

Чешую черепицы с крыш сковырнул,

Сдул чердачную ветошь, пропахшую пылью.

Геометрия мира. Графический миф.

Так пронзительна бездна в просветах древесной решётки...

Суть моя, плоть моя – незначительный штрих.

Слабый звук в Вечном Скрипе

Бесстрастной Небесной Лебёдки…

Поминальная

Благословенным будь, обетованный край.

Мои отцы к тебе так долго пробирались.

Пески Аравии песками душ сменялись.

Железные колодки лет сбивались.

Шатры надежд ветрами стран срывались.

Благословенным будь, обетованный край.

Останки прадедов. Остатки птичьих стай.

* * *

Только дым. Только боль. Только пепел.

На сгоревших руинах трава проросла.

Сквозь проломы в стене – мир особенно светел.

И светило – в зените – особенно слепит глаза.

Мир огромен. Прозрачен. Покоен.

Небо – в гулкой бездонности – топит сиротскую душу твою.

Мир – огромен. Безмолвен. Беззлобен…

И – далёкому Богу – ты шепчешь привычно: «Люблю!»

Да, люблю.

Сквозь взвихрённые призмы миров.

Сквозь застывшее время и чёрные дыры пространства.

Я песком просыпаюсь в шуршащей воронке ветров.

Цепью бьюсь по камням – свидетелям горестных странствий…

Да, люблю.

Я – песчинка. Былинка. Зеркальный осколок.

Не понятный себе,слепок с чьей-то – ушедшей – души.

В Книге Судеб людских неведенья робкого всполох.

Истончённый пергамент, по течению мира плывущий в тиши.

Только дым. Только боль. Только пепел.

Сгусток спёкшейся крови, зовущийся ныне Чечнёй.

Я люблю эту землю,

В каждой горсти которой –

Божественной милости зёрна,

В каждой пяди которой –

Память пращуров – серой золой.

Только Дым.

Только Боль.

Только Пепел.

...Вот и всё, что осталось в войну.

Вера в Бога. И Память о Доме… –

Только с этим мы встретим Зарю.

Перевёл автор 

* * *

Мокрые ступни в серую пыль окунув,

Мать отдохнёт у обочины тихой дороги.

Стебли тугие синей травы натянув,

Небо курлыкнет щемящую ноту свободы.

Утро поглотит сонную рябь тишины.

Звонкие стебли плачуще лягут ей в ноги.

В синих глазах моей матери – синяя стынь…

Первые проводы и ожидание… Светлые роды.

Дом

Этот Дом обшарпан, как наши души,

Невезухой, неверием, маетой.

Этот Дом устал быть чьей-то заветной сушей,

Когда эти кто-то – в лужах крови – «ботвой».

В этих стенах тонут, теряются звуки и ветер.

Эти стены глушат стоны распятых людей.

Тебе скажут – война, было нужно – не слушай.