Литературная Газета, 6551 (№ 17/2016) - [27]

Сейчас мне кажется, что Виктор Иванович был рядом всегда, с самого начала дерзкого моего, неумелого «писательства». Публиковал дневники и материалы, привезенные из неспокойных мест. Но, несмотря на давнишнее знакомство, серьезно говорить о литературе мы начали лишь недавно, и я не устаю поражаться обширности и глубине его познаний, цепкости памяти и... врожденному артистизму. Рассказывая что-то, он вдруг затихнет, задумается, склонит слегка набок голову – так по-своему, по-лихоносовски – и выдаст, вдруг, что-то нужное, важное именно сейчас... едва уловимо растягивая гласные в словах, иногда возвышаясь почти до крика или опускаясь до шепота – дает знать о себе актерская жилка! Еще в детстве, в Новосибирске, играя в школьном драмкружке первые роли, хотел стать актером и даже подбил закадычного дружка своего, Юрку Назарова, ехать в Москву, в Щукинское, где Витя с треском провалился, а Юра, поступив, стал известным актером, снимавшимся даже у Тарковского.

Но о доле своей не жалеет Виктор Иванович, хотя и любит повторять: «Ну, какой я писатель?»

Бунин

– Ты была на могиле Бунина?! Самого Бунина!

– Была, – пожимаю плечами. Наши литературные пристрастия расходятся: на русском кладбище под Парижем главным был для меня Шмелев.

Сам автор «Маленького Парижа» во Франции никогда не был – до перестройки не пускали, после – не приглашали, сам – не решался.

Бунин – фигура в лихоносовском мире особая: неприкосновенная wbr /wbr , возведенная на пьедестал. Имя Бунина, увиденное впервые в год смерти Сталина, в некрологе газеты «Правда», наживило, наметило направление будущего творчества. Еще не читая ни строчки писателя, предощутил, вероятно, 17-летний парень его грядущее путеводительство wbr /wbr . Позднее подаренные дореволюционные книги Ивана Алексеевича и первые, изданные в СССР, стали решающими в обретении своей ноты: лирического звучания, пронизывающего и наполняющего лихоносовскую прозу.

Писатель Владимир Николаевич Крупин рассказал, как познакомился с будущим другом, сначала – заочно:

«В первый раз я увидел его прозу в издательстве «Современник», в тот день был дежурным редактором и читал обычный текст: заседание парткома, завод с планом не справляется... советская проза, не самая худшая, кстати. Читаю, и вдруг... ничего не понимаю: скамья в парке, учитель идет... Я очнулся. Оказалось, в сброшюрированные листы случайно попал лист будущей книги Лихоносова. Контраст был огромный!

«Осень в Тамани» меня ошеломила. К Тамани у меня особое отношение – там прошло детство моей любимой жены. Тамань – это счастье! Ошеломляющее счастье! Мы были молоды, там зародилась наша семья, прошло свадебное путешествие. И я всегда говорю, что дорогу в Тамани мне перешли Лермонтов и Лихоносов, после них что-либо писать уже бессмысленно.

Другие повести «Чалдонки», «Брянские» – поражают ощущением чистоты, любви к людям.

Когда я впервые увидел Витю, то даже не решился познакомиться – настолько благоговел перед ним. Это было (год точно не помню) где-то между 1972-м и 1974-м, на съезде писателей. Внизу находился буфет, мы шли мимо нашей вологодской компанией и видим, сидит Лихоносов, один, и пьет кефир. Мне показали его, но я не смог подойти – стою, смотрю издалека... сдружились мы уже позже».

Многие из литературного и смежных творческих миров могли бы поведать похожие искренние истории, многие – живые, что уж говорить о тех, кого с нами нет...

Благодаря Александру Трифоновичу Твардовскому, главному редактору «Нового мира», состоялся блестящий дебют молодого автора, а годом позже говорил он писателю и литературоведу Олегу Михайлову: «Почитайте-ка в нашем журнале Виктора Лихоносова... Проза у него светится...» Конечно, не мог Твардовский не разглядеть исходящего света и впоследствии написал слова, которые и до сего дня, вероятно, являются одной из высших похвал: «Из совсем молодых, начинающих прозаиков, нащупывающих свою дорогу не без помощи Бунина, назову В. Белова и В. Лихоносова», – писал Твардовский в предисловии к собранию сочинений первого.

Но, не только Бунин формировал и поддерживал: общение и дружба с единомышленникам wbr /wbr и помогали не чувствовать себя одиноким. Скупые рассказы об этой дружбе – поэтичны: я будто и сама знала великих печальников России – Белова, Распутина (которого и увидела в первый раз в гробу, вернее, только гроб его, уже заколоченный, – пробившись после отпевания сквозь толпу в храме Христа Спасителя). Вася и Валя называют их друзья, и режет слух это «Вася» и «Валя». Жаль, что неохотно делится Виктор Иванович воспоминаниями, хотя, многое мог бы порассказать, но, может, сам пишет об этом, боясь расплескать... Надо подгадать день, выждать час. Ну, а если уж разговориться, расчувствуется – держись! Впитывай – ощущай сопричастность.

Многое и описано. О том, к примеру, как ездил 19-летним юношей в Вешенскую знакомиться с Шолоховым, а 75-летним на Вологодчину – прощаться с Беловым... Много описано, а сколько еще невысказанного, хранимого для себя...

Внуку генерала Корнилова

Непроста жизнь на южной Российской окраине, хотя, казалось бы, земля – хлебородна, жизнь – зажиточна. Не хочется вспоминать о писателе известное, столичное, высветившееся в минуты славы. Уместнее – неброское, наше, полузабытое...