Литературная Газета, 6550 (№ 16/2016) - [21]

В 1993-м оправданием переворота, избиения людей, блокады, а затем и расстрела Белого дома служили рассказы о «красно-коричневых боевиках», якобы массовой раздаче оружия (которого в здании практически не было) и снайперах «из Приднестровья и Абхазии». Как установила комиссия Государственной Думы, 4 октября во время штурма парламента стреляли не только правительственные танки, но и правительственные снайперы. Но у свободолюбивой и гуманистичной исследовательницы готов свой конспект той трагедии: «В Белом доме засели депутаты, не желающие распускаться, шла раздача оружия населению. По людям то здесь, то там стреляли какие-то сошедшие с ума снайперы. Начался штурм Белого дома».

И даже ни тени сомнения по поводу случившегося попрания закона и убиения людей – события, так ужаснувшего, к примеру, Владимира Максимова, Андрея Синявского, Виктора Розова, Валентина Распутина…

Громова утверждает, что в те дни вела урок литературы в московской школе, где часть детей якобы «уже подержала в руках оружие у Белого дома, а другая – ходила туда, где стояла я за колючей проволокой». Конечно, оружие в детских руках – из области фантастики. А кто же окружил колючей проволокой лагерь в центре Москвы? И почему литератор воспринимает её как нечто естественное?

Вообще бодрое отсутствие сомнений – пожалуй, главный изъян сочинений Натальи Громовой. Она не сомневается в своей правоте и под готовые концепции легко и небрежно подвёрстывает любые цитаты, факты, суждения…

Мне кажется, историку литературы очень важно уметь сомневаться, видеть объёмность и неоднозначность литературных фигур и явлений. В сущности, где сомнения – там и пытливость, придирчивость к собственной работе, стремление перепроверить…

А где сомнения отброшены – там удалой дилетантизм и храброе умножение неправды…

Собачья жизнь / Спасибо, Господи

Собачья жизнь / Спасибо, ГосподиРассказы

Литература / Литература / Проза

Славина Наталья

Теги: современная проза

Наши знакомые с Брайтона решили переехать из маленького домика в дом многоквартирный. Им надоело, что когда океан разливается, то в комнатах по волнам плавает их мебель с детьми и шубами, что зимой холодно и приходится воровать газ, что стены картонные и нельзя нормально поскандалить, что хозяйка-одесситка этажом выше тётя Рая стала членом семьи и узнала о беременности квартирантки раньше мужа и мамы. Короче, решили, как это говорится в Штатах, двинуть.

А двинуть в многоквартирный дом здесь непросто. Потому что надо сначала доказать, что ты чист душой и помыслами, что у тебя сног­сшибательные и нескончаемые доходы, что ты готов пожизненно содержать семьи консьержа Питера, трёх доминиканских уборщиц и оплатить отдых на Гавайях агента по недвижимости Леона Рубика. Что у тебя почти глухонемые дети с большими перспективами переехать в другой штат. И что у тебя нет и никогда не будет никаких зверушек – ни собачек, ни рыбок, ни ручных пауков. Дабы не нарушить спокойную жизнь соседей, несущихся сразу в суд при первых подвываниях за стеной и внезапной аллергии на перья. И оплатите им лечение вперёд!

И вот когда новые жильцы публично выражают готовность нести на своих хрупких плечах все эти обречения и обременения, то собирается комиссия из управляющих зданием и активистов типа домком и разрешает тебе стать почётным членом этой жилищной секты. С обязательным условием чтить и соблюдать требования, распечатанные на 27 длинных листах.

Но так вышло, что у наших брайтоновских друзей к моменту переезда уже была собачка Мотя, приобретённая непосильным трудом ещё при вынужденном сожительстве с одесситкой Раей. Мотя по всем правилам была зарегистрирована в нью-йоркском специальном департаменте, которому всегда есть дело до всех маленьких собачек. Ей даже дали специальный нагрудный знак официального жителя Нью-Йорка, за что человеческие родители ежегодно отстёгивали департаменту приличную сумму. Потому что департаменту тоже надо ведь как-то выживать в этих ежовых объятиях капитализма.

И вот вместе с детьми и скарбом спрятанная в рюкзак Мотя под прикрытием ночи переселилась в многоквартирный дом. Что было очевидным криминалом. Так как её человеческие родители кровью подписали договор, заверив домком, что собак у них нет и не будет. А Мотя имела странную для горожан особенность – не только любить многоквартирные дома, но и дважды в день прогуливаться. Она с детства познала океанский бриз и, считая унижением справлять нужду на пеленке, требовала открыть входную дверь. Мотю опять запихивали в рюкзак и с бесстрастным лицом проходили мимо консьержа Питера и любопытных соседей. И выпускали на пляж под названием Брайтон-бич.

Между тем этажом ниже Моти жила американская бабушка. Это был другой вид бабушек, нежели тётя Рая. Вид бабушек, рождённых в США, плевать хотел на беременность соседей и на любые другие светлые и даже грустные моменты их жизни. Но он свято блюдёт закон. На таких бабушках, считают сами бабушки, держится Америка. И если бумажный мусор выкинули в обычную помойку для отходов, или если ребенок плачет третий раз за день, или если кто-то тявкнул за стеной, то бабушки, исполняя гражданский долг, мчатся в полицию и стучат там на соседей, пока всё досконально не запротоколируют. Потом возвращаются и мило тебе улыбаются, потому что теперь жизнь страны, а значит и твоя жизнь, станет правильной и эффективной. В общем, стучащие друг на друга бабушки, по сути, и есть то самое гражданское общество, о котором мы неистово мечтаем при острых обострениях патриотизма.