Литературная Газета, 6543 (№ 08/2016) - [7]

Вполне возможно, рассуждения Рейхельгауза о «живом состоянии» – это выпендрёж. Театральная публика склонна к подобного рода публичным акциям. Эгоистическая природа профессии побуждает демонстрировать парадоксальность, указывать аудитории, что перед ней личность особенная. Однако скорее всего посыл «они живые!» – мировоззренческая позиция, характерная для широкого круга творческой интеллигенции. И здесь, и на Украине.

Два года назад, 20 февраля (дата имеет значение) в соцсетях появился знаковый текст украинской художницы Олеси Драшкабы. Её эмоциональное высказывание широко распространилось не только в украинском сегменте интернета, но и в российском (почти 4000 перепостов только в «Фейсбуке»).

Напомним, 18 февраля 2014 года майдановцы разгромили в Киеве офис Партии регионов, там было убит охранник. На Западной Украине националистами захвачены тысячи единиц огнестрельного оружия. 20 февраля – ключевая дата. В Киеве – гибель людей, в украинских СМИ укореняется культ «Небесной сотни». Спустя два года некий «активист» Иван Бубенчик рассказал украинским СМИ, что в этот день первыми жертвами стали бойцы «Беркута», что он лично стрелял им в затылок. Под Корсунем нацио­налисты останавливают автобусы, в которых крымчане возвращаются с киевского «Антимайдана», – погром, избиения, унижения, убийства.

И вот того же двадцатого числа появляется текст Олеси Драшкабы:

«Ни один нормальный человек не может без боли смотреть на то, что происходит сейчас в моей Украине! Все эти прекрасные лица убитых (вы специально самых красивых отстреливаете, суки), вся эта кровь, все эти взрывы и стрельба. Это ужасно!!! Ужасно!!! И я плачу и скорблю о каждой капельке крови этих людей! (Речь, естественно, о гибели сторонников Майдана. – Прим. авт.)

Но я бы хотела сказать о том, что именно сейчас, именно рядом с этой смертью я вижу очень много Жизни!

Крутейшие юные ультрас, которые так грациозны на баррикадах и ещё успевают немного пококетничать… это Жизнь!

Взрослые и богатые мужики, загружающие свои дорогие машины ящиками с лекарствами… это Жизнь!

Изысканные девушки «модельной внешности», которые передают в линии брусчатку на передовую… это Жизнь!

«Лютые» бабушки: которые стоят без респираторов под газами для того, чтобы «вы, молодые, хорошо жили»… это Жизнь!..

«Секс-символы» современного Майдана – «Правый сектор», которые становятся нашей надеждой в сложных ситуациях с чисто военной организованностью, которые таааааак радуются сникерсам и шоколадкам… это Жизнь!..

Домохозяйки, которые носят по палаткам домашнюю еду и даже чуть стесняются, что её «мало»… это Жизнь!

Все жители пригородов, про которых принято было говорить «моя хата с краю», которые палками останавливают автобусы вооружённого «Беркута»… это Жизнь!

Дедушки, которые бросаются под «Беркут» в атаке, чтобы «не досталось молодым»… это Жизнь!

Это всё НОВАЯ, БОЛЬШАЯ, НЕПОНЯТНАЯ И ПРЕКРАСНАЯ ЖИЗНЬ!..»

Получается, спустя два годя российский режиссёр использовал терминологию украинской художницы. Речь идёт, конечно, не о плагиате, а об общности подходов.

Что же это за явление? Почему они подменяют понятия, называют смерть жизнью? Это ведь не просто обычный для нынешнего украинского общества ложный пафос, проникший во все сферы коммуникаций – от политики до журналистики. Что они вообще считают «жизнью»?

Под «жизнью», скорее всего, подразумевается «воля к смерти», «инстинкт смерти». Смерть не только эстетизируется, но преподносится как коллективный акт. Смерть перестаёт быть персональным тленом каждого, превращается в яркое действо, в которое вовлечено большое количество добропорядочных людей. Находясь в этой общности, и умереть не страшно. Красивая смерть – это жизнь. А то, что раньше считалось жизнью, – прозаичная, непривлекательная повседневность, – собственно, и является смертью. Все эти бабушки, дедушки, девушки модельной внешности и богатые бизнесмены вырвались из цепких когтей смерти, когда пошли умирать вместе с «крутейшими юными ультрас».

Конечно, художник может находиться в эйфорическом состоянии. Говорят, именно его испытывают самоубийцы, пока летят с крыши в направлении земли. Но одно дело, когда творец использует суицидальные мотивы в искусстве или, скажем, поэтизирует агрессивные инстинкты, другое дело – пропаганда.

Спустя два года выясняется, что модная художница-график не просто девочка-припевочка, а ещё и специалист по рекламе, занимает должность креативного директора в крупном сетевом агентстве. То есть человек профессионально владеет технологиями воздействия на массовую аудиторию.

Очевидно, что идея «торжества жизни» образца 2014 года, да и свежие формулы Иосифа Рейхельгауза по своей сути чудовищно антигуманны. За ними скрывается и холодный расчёт, и цинизм. Концептуально эти идеи находятся в одном ряду с практикой запрещённой в России террористической организации ИГИЛ. В устрашающих роликах исламистов – то же обусловленное режиссурой примирение витальности и убийства. Сверхзадача понятна: именно с помощью этой психологической манипуляции игиловцы рекрутируют в свои ряды новых сторонников.