Литературная Газета, 6540 (№ 05/2016) - [17]

– Михалков оказался неравнодушен к молодым девушкам?

– Вы знаете, я не относилась к тому типу, который мог ему понравиться. Я ему по-человечески была симпатична. Когда мы познакомились, я ведь была учительницей, его крайне удивило, что такая молодая (мне было года 22 или 23) модная девушка – и вдруг учительница. Это же такая старушечья профессия…

– И он решил увлечь вас в литературу?

– Нет, я сама через какое-то время позвонила ему и попросила помочь со ВГИКом, я провалилась при поступлении. Тогда он связался с ректором, и меня взяли. Ничего такого эдакого нас с Михалковым не связывало. Он был на 24 года старше меня. Такая разница казалась мне несовместимой с жизнью. Это сейчас вошла в моду разница в 30–40 лет, даже появился термин «папики».

– Скажите, а работа сценаристом как-то отражается на литературном творчестве? Помогает или мешает?

– Мешает. Потому что она навязывает конкретную форму. Сценарий – это ведь текст от 60 страниц примерно, а у меня были вещи гораздо меньшего объёма. После того как я начала писать сценарии, у меня стали появляться и повести, тоже около 60 страниц.

– То есть наметился определённый формат письма?

– Ну да, что-то такое, конечно, внутрь попадает, не нужное никому. Хорошие писатели сценарии не писали, а если и писали, то исключительно для заработка. Я не исключение.

– У вас достаточно ранний дебют в прозе. Расскажите о своём вхождении в советскую литературу.

– Мой первый рассказ напечатали, когда мне было 26 лет. Он вышел во вторник, а в пятницу я уже была знаменита.

– И тоже не обошлось без протекции?

– Да нет, ну какая протекция. Там был так называемый мастер-класс. Я однажды написала короткий сценарий для киножурнала «Фитиль» и дала Войновичу, он мне сказал: твоя сила в подробностях, пиши подробнее. Я взяла свои пару страниц и переделала в сорок две. Я их написала сама, моей рукой никто не водил. Знаете, в литературе никакая протекция не работает, нужен талант, здесь работает только «протекция» Господа Бога.

– Вы сами занимались адаптацией своих книг для кино. Считаете, экранизация может повредить произведению и лучше, чтобы к процессу визуализации был причастен сам автор?

– Шукшин сказал: «Чем лучше литература, тем хуже кино». Кино – это искусство грубое, зримое, а литература – дело тонкое: ведь считывается не только мысль, важен ещё и подтекст. Мне довелось работать с настоящими мастерами. К примеру, Данелия. Ведь его фильм «Не горюй» – это экранизация романа французского писателя Клода Тилье «Мой дядя Бенжамен», он взял текст и весь переложил его на грузинскую почву, заново придумал всё от начала и до конца, но полностью сохранил дух первоисточника. Кто умеет сохранить дух, тот и победил. А многие фильмы в этом отношении, включая экранизации Пушкина, откровенно слабые.

– Вы экранизациями своих повестей довольны?

– Не только недовольна, но даже никогда их не смотрю.

– Даже несмотря на то, что сами приложили к ним руку?

– Да, потому что кино – профессия режиссёрская, от моей руки здесь мало что зависит. Если режиссёр хороший – кино удаётся, если слабый – тогда и фильм не получится.

– Вернёмся к литературе. У вас обширная библиография. Вы пишете каждый день? Или всё-таки необходим какой-то импульс или стимул?

– У меня бывает литературный «запой», и тогда я пишу каждый день в течение месяцев двух.

– Продуктивный «запой»… А если не пишется?

– И такое бывает, ничего страшного, иногда и по полгода не пишу.

– У Сергея Есина в только что вышедшем «Дневнике» за 1996 год есть запись от 5 ноября, где он замечает, что у вас «всё получается шутя и играючи». Вам и вправду пишется легко?

– Вообще то, что читается легко, пишется трудно. Но Есин прав, меня действительно читать легко и весело, оттого многим и кажется, что и пишу я шутя, стоя на одной ноге. А я просто переписываю свои тексты по несколько раз, отсюда и эффект лёгкости. И потом не следует забывать о таланте: он или есть, или нет. Это дополнительная энергия в человеке, которая требует выхода. Благодаря ей писатель сочиняет, музыкант играет, а художник рисует. Кроме того, встречается особая категория людей, я называю их «талантливые люди без щели». У них тоже внутри талант, но он наружу не вырывается, – я имею в виду талантливых читателей, которые всегда необходимы. Как говорил Самуил Маршак: «Каждому талантливому писателю нужен талантливый читатель».

– Вас не посещает «страх чистого листа»? Нет каких-то специфических писательских фобий?

– С чего бы мне бояться? Я что, невропатка? Иногда не хочется писать действительно. Я вам так скажу: когда была закончена одна из моих последних книг, я поняла, что у меня кончились сюжеты. Потом что-то вспомнила тут, что-то там – и начала писать вещи несюжетные: какие-то воспоминания, эссе, истории из своей жизни. В общем, последовала совету Люси Петрушевской, которая мне сказала: «Вика, пиши байки, будет интересно». Стали записываться вещи не придуманные, а бывшие со мной. И воспоминания попёрли таким хрустальным потоком, что сложилась целая книга, и она мне нравится больше, чем все мои предыдущие.

– Как она называется?