Литературная Газета, 6537 (№ 51-52/2015) - [16]

Место встречи

27 декабря в Малом зале ЦДЛ в 16.00 в рамках цикла «Поэты и барды» начнётся вечер памяти Сергея Есенина «Поэта убивают за стихи…». Ведущая – Наталья Сидорина.

Тёмный день над Москвой новогодней

Тёмный день над Москвой новогодней

Литература / Поэзия

Рейн Евгений

Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

Теги: Евгений Рейн

«ЛГ» поздравляет нашего давнего друга и автора Евгения Рейна с 80-летием и желает здоровья, творческого долголетия и дней, наполненных радостью существования!

30 ДЕКАБРЯ

В новогодних сумерках московских –

чвак и чмок.

Вот бреду я вдоль витрин раскосых

под снежок.

Ты мне говоришь: «Уже недолго –

наш чердак».

Мех намок, и так тепло и колко.

Видишь флаг?

А за ним прожектор в поднебесье?

Но молчок!

А на Патриарших конькобежцы –

чик и чок.

Вот придём и разогреем чаю,

ляжем спать.

Ангел мой, я и сейчас не знаю,

что сказать.

Погоди, наступит год богатый,

схлынет бред.

Завернись тогда в густой, мохнатый

старый плед.

Прислонись последний раз щекою

навсегда.

Я хотел бы умереть с тобою?

Нет и да.

Vita nuova

В полночь во дворике тихо курю,

Спать мне пора, я и носом клюю,

Словно цыплёнок.

Ухнуло где-то на Крымском мосту,

Как меня, бедного, клонит ко сну,

Нету силёнок.

Угомонилось – стоит тишина.

Что ещё надо, какого рожна?

Жизнь отвердела.

Стал я и сам как застывший цемент,

Только усадки заметен процент,

Духа и тела.

Впрочем, всё к лучшему. Этот процесс

Должен был вызвать посильный протест.

Нету протеста!

Прежде обидно – полезно потом.

Лучшие стены – железобетон –

Место артиста.

Всё, что скрывает и пестует плоть,

Тайной надежды надёжный оплот –

Наше подполье.

В этой норе нарастает броня.

Тесно сначала, с некого дня –

Всюду раздолье.

Лучшая выдумка – трактор войны.

Люки и щели, из коих видны

Люди и цели.

Лучший маршрут – напрямик, напролом,

Трактом и боком, огнём и крылом –

Без канители.

Чёрная выдумка – трактор войны.

Впрочем, моей тут и нету вины,

Доля танкиста.

Всё-таки лучше ломить напролом,

Слишком преграда густа и притом

Слишком костиста.

Был я курсантом, нашивки носил,

Денно и нощно прощенья просил,

Жил где придётся.

Всюду пускали и гнали меня,

И окликали и ждали меня,

Что за юродство?

В комнате тесной, с окошком в стене,

На юго-западной жил стороне,

Возле Фонтанки.

Тихо, позвякивал лишь аппарат,

Да в ноябре пробегут на парад

Новые танки.

Радио чешет псалтырь за стеной,

Да в агитпункте удар костяной

Кия по шару.

Утром, бывает, ребёнок всплакнёт,

Свалятся с полки флакон и блокнот.

Это, пожалуй,

Всё, что я слышал и всё, что я знал,

повесть унылую взял и разъял,

но не составил.

Выучил дюжину учеников,

Шесть негодяев, шесть мучеников –

Всё против правил.

Даже Иуда был верен Христу,

Даже Пилат изменился к хвосту

Этих событий.

В Рим был отозван наместник Пилат,

Там был уволен и выпил он яд,

Всеми забытый.

Я же уехал навеки в Москву,

Где поселился на Крымском мосту,

Возле Садовой.

Там я бронёю покрылся до пят,

Там моя бойня, поход и парад,

Выход мой новый.

* * *

Тёмный день над Москвой новогодней,

Опустились на нас небеса,

И куда б ни пошёл я сегодня –

Вся прогулка и та полчаса.

Как оснежены хвойные лапы,

И звезда проступает сквозь дым,

Что же вспомнится мне? Ну, хотя бы,

что когда-то я был молодым.

И такой же раздумчивый сумрак,

И такой же снежок на лету,

И шагов неподкупных, разумных

Привлекательную простоту.

Не уйти мне сегодня от дома,

Я вернусь и закончу навзрыд,

Только жаркая млеет истома,

И звезда в изголовье стоит.

* * *

Послевоенная Москва

Дышала воздухом удачи,

И грабежа, и воровства –

Всё было так, а не иначе.

Когда безногий инвалид,

Рублёвки собирая в кепку,

Знал, от чего душа болит –

Поднять бы только пятилетку.

И на трамвайной «колбасе»,

Кольцом Бульварным опоясан,

Я притулился, как и все,

Ещё нескладен и неясен.

Я понимал: моя страна

Меня спасла и победила,

И будет навсегда верна

Её устойчивая сила.

Пройдут и годы, и века,

Развеется осадок тленный,

Но будет жить наверняка

Тот вздох Москвы послевоенной.

1980

ДРУГ

Был у меня хороший друг

В те ранние года,

Но он пропал внезапно, вдруг,

Навечно, навсегда.

Я ничего не мог понять,

Куда мой друг пропал,

Его искал опять, опять,

Но так и не узнал.

И вот прошло полсотни лет,

Я друга не нашёл,

Быть может, я возьму билет

В вагонный произвол.

И я поеду в те года,

Пойду в последний раз

В леса, где тёмная звезда

Продолжит мой рассказ.

И если я его найду,

То я ему скажу:

«Ну где ты был, твою беду

Я на себя беру».

И он ответит: так и так,

Конец венчает всё,

Я потерялся, я дурак,

Но вышло хорошо.

* * *

Памяти Анатолия Кобенкова

Закат над Иркутском,

Сибирь велика,

И в мареве грустном

Плывут облака.

Огней панорама,

И полюс открыт,

Оконная рама

Беспечно стучит.

Дошёл я до края

Судьбы и земли

И вот повторяю

Всё то, что вдали.

Открытое сердце

Спешит на закат,

И это соседство –

Последний парад.

Ни смерти, ни жизни,

А только полёт.

На слове оттисни

День, век или год.

Останься, останься,

Вернись навсегда

Ты в мареве ясном