Литературная Газета, 6525 (№ 37/2015) - [15]

(РГАЛИ, ф. 631, оп. 16, д. 137, л. 33).

Но и это обращение не возымело никакого действия. По одной из версий, Смирнова не перевели во фронтовую печать из-за отца.

Отец Смирнова в начале войны работал главным электриком в лаборатории прокатки и прокатного машиностроения Наркомата чёрной металлургии. Но в ночь на 7 ноября 1942 года его арестовали. В вину ему поставили дефект в одном из масляных выключателей, из-за чего на подстанции лаборатории случилась авария. Следователь Карпов две недели мучил пожилого инженера допросами. В ответ отец Смирнова потребовал назначить техническую экспертизу. Когда обвинение во вредительстве лопнуло, Карпов приписал арестанту антисоветские разговоры, критику осенью сорок первого года советского командования и положительные отзывы о немецких электромоторах. В итоге в марте 1943 года особое совещание НКВД приговорило отца Смирнова к пяти годам исправительно-трудовых лагерей, отправив его сначала в Мордовию на станцию Потьма, а потом в закрытую химлабораторию на шоссе Энтузиастов в Москве.

В газету 27-й армии «Мужество» Смирнов попал лишь в июле 1943 года.

Особое место в биографии писателя занимает работа в журнале «Новый мир». Смирнов попал туда в начале 1950 года в качестве ответственного секретаря – заместителя главного редактора (напомню, что возглавлял журнал тогда Твардовский). По распределению обязанностей он больше занимался публицистикой и особенно вопросами науки. Сохранилась его переписка с В. Обручевым, И. Ефремовым и другими учёными, сочетавшими научные занятия с литературой.

Видимо, тогда же Смирнов задумался и о восстановлении белых пятен в истории Великой Отечественной войны. Уже 27 марта 1950 года он обратился к начальнику Главного Политического Управления Вооружённых Сил СССР генерал-лейтенанту тов. Крайнюкову К.В. Смирнов писал:

«В Управлении Пропаганды и Агитации Главного Политического Управления хранится дневник погибшего в керченских каменоломнях политрука Серикова, который мог бы представить большой интерес для советского читателя как яркий патриотический документ времён Великой Отечественной войны. Редакция журнала «Новый мир» хотела бы напечатать выдержки из этого дневника в ближайших номерах журнала.

Как сообщил нам полковник тов. Рудницкий, для получения этого дневник необходимо Ваше разрешение. Просим разрешить тов. Рудницкому выдать рукопись дневника редакции «Нового мира». Рукопись будет возвращена по использовании, а подготовленные к печати выдержки согласованы с Управлением Пропаганды и Агитации».

(РГАЛИ, ф. 1702, оп. 4, д. 94, л. 4).

В конце 1950 года Твардовский предложил своему заместителю подумать о вступлении в Союз писателей. Одну из рекомендаций Смирнову дал Самуил Маршак. «Сергей Сергеевич Смирнов – один из тех людей, которые пришли в литературу с большим житейским опытом, – отметил Маршак. – Его военные очерки («В боях за Будапешт») сочетают документальную точность фронтового дневника с живостью художественного рассказа. Избегая приёмов ложной беллетризации, автор умеет говорить о больших событиях просто, лаконично, без прикрас и приобретает этим безусловное доверие читателя, чувствующего в нём непосредственного участника изображённых событий.

С тщательностью и любовью рассказывает тов. Смирнов о замечательной семье рабочих-изобретателей. Несмотря на то, что в книге «Династия Казанцевых» нет того, что называется фабулой, повествование подчинено определённому художественному замыслу и развивается интересно и стройно. Технические сведения, содержащиеся в книге, не только не затрудняют восприятие, но и повышают интерес к истории изобретения.

Книги тов. Смирнова дают все основания надеяться, что дальнейшей своей работой он может способствовать развитию художественного очерка, посвящённого труду советских людей в мирное и военное время.

Полагаю, что С.С. Смирнов вполне достоин быть членом Союза советских писателей».

(РГАЛИ, ф. 631, оп. 40, д. 485, лл. 82, 82 об.).

Но председатель приёмной комиссии Леонид Соболев высказал сомнения: не рановато ли было Смирнова принимать. Заступился за Смирнова Василий Гроссман. Выступая на приёмной комиссии, он отметил: «Я знаю Смирнова только как участника нашего литературно-общественного процесса, знаю его с лучшей стороны. Это – человек, очень любящий литературу, горячо подходящий к тем сложным вопросам, которые он решает» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 40, д. 485, л. 92).

Гроссман знал, что говорил. Это ведь Смирнов решительно отстаивал рукопись его романа «Сталинград» (получивший потом название «За правое дело») в различных инстанциях.

Но летом 1954 года тот же Смирнов отказался поддержать поэму своего начальник Твардовского «Тёркин на том свете». Из-за этого он потом вынужден был из «Нового мира» уйти.

Оказавшись, что называется, на «вольных хлебах», Смирнов вплотную занялся розысками героев обороны Брестской крепости. Уже весной 1959 года он, только став главным редактором «Литгазеты», прямо на второй летучке вспомнил: «Когда я в 1954 году приехал в Брестскую крепость, её строения взрывали. Был нужен кирпич на строительство домов. Там были надписи, которые оставлялись в 1941 году, которые нельзя было читать без большого волнения; слёзы в глазах появлялись, когда их читаешь, а они летели – нужен кирпич. Пришлось писать две записки, чтобы остановить это разрушение. Сплошь и рядом встретишь такие вещи» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 4, д. 2135, л. 43).