Литературная Газета, 6512 (№ 23/2015) - [13]

Особенным элегическим мастерством отличаются те фрагменты, где Кольчугин вспоминает недавно умершую жену. Эти страницы пронизаны божественным вдохновением, они тщатся придать памяти о любимой такую силу, чтобы воскресить её хотя бы на мгновение. Здесь Проханов-реалист на миг превращается в мистика. Но это мистицизм светлый, русский, провидческий:

«Кольчугин приблизился к кровати и лёг на то место, какое занимала жена, когда он увидел её мёртвой и держал её остывшую руку. Лёг, чтобы голова придавила подушку там, где белело в ту ночь большое, с закрытыми глазами лицо жены. Ноги поместил так, чтобы стопы сливались со стопами жены. Он занял место жены на её смертном одре и стал звать её, воскрешать, молить, чтобы она вернулась, тратя в этой молитве всю оставшуюся у него жизненную силу, всю свою слёзную любовь».

Читая это, волей-неволей попадаешь под власть совершенной гармонии слова, мысли и чувства.

Картины, созданные мастером, немного меняются оттого, под каким углом их наблюдать. Если смотреть на текст Проханова в упор, то видишь острый политический роман, заставляющий сопереживать своим и ненавидеть чужих. В этом смысле катарсис читателю обеспечен, поскольку оба героя действуют на стороне добра. Один продолжает дело другого, оба патриоты и романтики: один постаревший, но не разочаровавшийся, другой молодой и очарованный. И тот и другой – поборники русской справедливости. Но если чуть изменить ракурс, можно догадаться, что эти два героя на самом деле легко соединяются в одного. Рябинин родился в воображении Кольчугина, он тот, кем пожилой писатель хотел бы быть в настоящем, и, возможно, походил на него в пору своей молодости. Это герой ненаписанной книги, при этом он сам мечтает написать книгу. Получается очень сложная система внутрисмысловых зеркал, где каждый отражается в каждом и в итоге преображается. Отразившийся в Рябинине Кольчугин замыкает круг своей жизни, но при этом нет абсолютной уверенности, что его финал смертелен. Несмотря на весь натурализм книги, Проханов каждым словом транслирует победу жизни над смертью, поскольку и для Рябинина, и для Кольчугина жизнь – это существование России, её процветание, её вечность.

Стоит отметить, что роман мастерски инструментован. Его легко расслышать. В первой части пленяет шум листьев в саду, окружающем деревенский дом писателя, он постепенно переходит в шёпот его воспоминаний о покойной жене. Ему контрапунктирует сухой гул машин вкупе с жужжанием бессмысленных политологических разговоров. Вторая часть полна героической фанфарной мощи, которая сталкивается со скрежетанием вражеских танков, словно восставших из прошлого, равно как и те солдаты Новороссии, что эти танки нещадно уничтожают. Вкраплена в неё и робкая флейта лирического чувства, которую предательски не поддерживают другие инструменты, но от этого её мотив не становится менее упоительным.

Этот роман никого не оставит равнодушным. Он долго помнится. Помнятся герои-ополченцы, замученные украми, помнится отчаяние Кольчугина от того, что Россия никак не встанет во весь рост на защиту своих людей, помнится подловатая опасливость обитателей благополучного мира и героическая решимость тех, кто взялся за оружие, чтобы обронять свою землю. Проханов, повидавший на своём веку немало военных конфликтов, описывает войну с такой правдивостью и простотой, что иногда даже не верится в реальность происходящего (человеку свойственно отдалять от себя самое страшное).

Проханов не идеализирует войну. Он далёк от того, чтобы превращать её в романтическую сказку. Сцена, когда жители донбасской деревни живьём растерзали украинского лётчика, кричащего: «Я русский, меня заставили!», поражает своей беспощадной объективностью. Она приоткрывает механизм ненависти, множащийся многократно и уничтожающий мир.

Мир, за который воюют настоящие люди.

Мир, который должен быть достоин их подвига.

Мир, который необходимо спасти.

В неотвратимости этого конечного спасения – квинтэссенция романа Александра Проханова «Убийство городов».

Максим ЗАМШЕВ

Теги: Александр Проханов , Убийство городов

Встретимся на улице поэта

* * *

Высоких палат не нажил,

Курил неизменную "Приму",

Январским снежком дорожил

Родившийся в русскую зиму.

И Божья была благодать,

Людей осуждение - тоже[?]

И небо – поэту под стать –

Печальнее, ближе и строже.

При неоспоримости формулы «Поэт в России – больше, чем поэт!» также неоспорим тот факт, что многие настоящие поэты получают признание после жизни, как правило, короткой и не очень счастливой…

Может сложиться впечатление, что Николай Дмитриев (1953–2005) вниманием власть предержащих и литературной общественности в начале своего творческого пути обделён не был. Родившийся в 1953 году в селе Архангельское Рузского района Московской области, он в 1977 году был принят в Союз писателей СССР, а заявил о себе вышедшим в 1975 году сборником стихов «Я – от мира сего» (сверхранний дебют по тем временам!). За эту книгу, изданную в «Молодой гвардии», он был удостоен премии «Лучшая книга года. Поэзия». В 1981 году Николай Дмитриев – лауреат премии Ленинского комсомола. Может показаться, что удача не обошла его стороной: поездки по стране, выступления на комсомольских стройках (в том числе на БАМе), участие в творческих семинарах. С группой писателей Николай был даже на Северном полюсе, куда они добрались на атомном ледоколе «Арктика». Побывал Дмитриев и в Чернобыле, где среди прочих писателей был поэт Юрий Кузнецов, с которым крепкая дружба связывала Николая вплоть до преждевременной кончины Юрия Поликарповича…