Литературная Газета, 6507 (№ 17/2015) - [38]

Когда-то поэт-фронтовик Сергей Наровчатов сказал, что военное поколение поэтов не выделило из своей среды нового Пушкина, но он же сказал, что вклад поэтов-фронтовиков в сокровищницу русской поэзии ни в коей мере не уступает вкладу Александра Сергеевича. И с этим нельзя не согласиться!

Наш корреспондент встретился с составителем этой легендарной книги Борисом ДРУЯНОМ, редактором «Лениздата», в последние 25 лет заведовавшим отделом поэзии в журнале «Нева». «Через его руки» прошли почти все стихи и книги стихов ленинградских поэтов-фронтовиков. Вечная им память!

– Борис Григорьевич, какими они были? Была ли у поэтов-фронтовиков какая-то общая черта?

– Я в сравнении с ними был совсем мальчишка. Мой отец ушёл в 41-м на фронт (я до сих пор не знаю, под какой ольхой или в каком болоте лежат его косточки), а меня под бомбёжками мать увезла из Ленинграда. Нас бомбили и расстреливали, но мы выжили. Они же – поэты-фронтовики – город отстояли, многие – ценой жизни.

Этих людей от других отличало то, что все они были единым фронтовым братством. Они были разными. Они ссорились. Но по первому зову, несмотря ни на что, спешили друг к другу на выручку.

К примеру, фронтовик Дмитрий Хренков, который был редактором издательства Ленинградского обкома партии «Лениздат», собирал вокруг себя ВСЕХ поэтов-фронтовиков, да и не только поэтов, продвигал их, обеспечивал переиздание книг, поддерживая тем самым материально.

– Вы знали Ольгу Берггольц?

– Её в Ленинграде знали все – и во время войны, и после неё. В 1938 году расстреляли её первого мужа, Бориса Корнилова. Её саму арестовали. Били. Убили в её чреве нерождённого ребёнка. Её, если можно так сказать, спас третий муж – Георгий Макогоненко, пригласив работать в 1941 году на Ленинградское радио. Там она «родилась» как поэт и стала (без преувеличения!) трагическим голосом всего блокадного Ленинграда. Мне случалось сопровождать её на выступления и посчастливилось знать и слушать.

Ну и, конечно же, Анна Ахматова! Её «Клятва», «Мужество», написанные в 1941–1942 годах, – высшее проявление человеческого духа. Стихи, созданные этой великой женщиной в Ленинграде, вечны!

– Насколько мне известно, стихотворение Александра Межирова «[?]Артиллерия бьёт по своим!» цензура не пропускала…

– Александр Межиров оборонял Ленинград в самом гиблом месте – на Синявинских высотах. А история с этим стихотворением случилась в 1970 году, когда в «Лениздате» готовился к печати сборник стихов «Невская Дубровка». Я со студенческих лет любил это стихотворение Межирова, и, естественно, его поставил в сборник. Но из недр цензуры раздался гневный окрик: «Убрать! Как это наша артиллерия бьёт по своим?!» Сборник стихов «повис». И тут, как свидетельствует в своих воспоминаниях Дмитрий Хренков: «…Друяну в голову пришла счастливая мысль: назвать этот цикл стихов «Десантники». И всё встало на свои места: цензура дала «добро», поскольку с десантников спроса нет – где оказались, там и воюют. Правда, в последней строфе этого великого стихотворения меня буквально заставили заменить строчку «Нас великая Родина любит» на «Нас, десантников, армия любит». Каюсь, но нужно было сдавать сборник в печать, а цензору, «висевшему» надо мной, показалось, что в контексте стихотворения эта строчка Межирова звучит как-то издевательски. Вот с тех самых пор во всех сборниках и у нас, и за границей стоит эта нелепая строчка вместе с ужасным названием цикла «Десантники»…

Серёжа Орлов… Замечательный человек… Деликатный… Он горел в танке. Когда я его увидел в первый раз, содрогнулся. Он маскировал бородой страшные шрамы на лице от ожогов. Руки его тоже были обожжены. Это был человек, написавший: Его зарыли в шар земной, / А был он лишь солдат. Их было трое неразлучных друзей: Сергей Орлов, Леонид Хаустов и Михаил Дудин. Последние двое яростно защищали третьего от меня как от редактора. Говорили мне нечто такое: «Боря, отвяжись от Сергея – не все, как ты, университеты заканчивали! Хрен с ним, что не всё грамотно! Оставь так как есть». И я оставлял, поскольку не знал, как обращаться с этим человеком, тем более что он ко мне относился хорошо. И я всё мучился: Сергей Сергеевич – официально. Сергей – фамильярно; он был старше меня на целую войну. И наконец я придумал: Серёга Сергеевич… И так было до самого конца нашего с ним знакомства. Он ушёл рано, очень рано…

…Сергей Давыдов был другой. Он был моложе своего тёзки Орлова. Родился в 1927 году. Первую, самую страшную блокадную зиму он пережил в Ленинграде. Его вывезли на Большую землю, но повоевать он всё-таки успел, даже стал сержантом.

Сергей написал, на мой взгляд, самые пронзительные строчки о блокаде в стихотворении «Осень на Пискарёвском кладбище»: «…Здесь лежит половина города и не знает, что дождь идёт…» Он был большой и нежный человек. Сомневающийся. Я всё время боялся, что он, как кошка, может «залюбить» до смерти своего детёныша – стихотворение. Приходилось его останавливать. Но он меня любил. Когда за публикацию книги Глеба Горбовского «Тишина» меня снимали с работы, он утешал: «Не бойся. Если что – мы скинемся тебе, Боря, на штаны». Его все любили за мягкость. Но когда дело касалось стихов – он был крепче алмаза. При этом мало кто мог писать так о любви, как делал он.