Литературная Газета, 6502 (№ 12/2015) - [48]

что «врут все», а виноватых нет, ибо виновата-де «сумма исторических обстоятельств». Лев Аннинский, таким образом, отрицает правду-справедливость, трактует её как иллюзию, связывает царящую в социуме атмо­сферу абсолютной подделки с характером народа и призывает терпеть и быть готовым к рывкам и взрывам, свойственным русской истории.

Конечно, рывков и взрывов в истории России достаточно. И крови пролито с избытком. По словам Григория Померанца , « дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело» . И « когда хотят сделать людей добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными, великодушными, то неизбежно приходят к желанию перебить их всех », как сказал Анатоль Франс .

Означает ли это, что, видя несправедливость, надо относиться к ней как к погодной аномалии? И вся жизнь Степницкого, небезгрешного человека, но делавшего то, что было возможно, то, что получалось изменить к лучшему, потому что на том стоял и не мог иначе (а в романе много автобиографического) – бессмысленна? Согласиться с уважаемым критиком Львом Аннинским тут никак не могу. Не согласятся с ним и те, кому в жизни помог автор, а в романе – журналист Степницкий.

И несколько слов – о любовной линии. Так случилось, что я начала читать роман в тот же день, когда по ТВ показывали передачу, посвящённую внебрачным связям известного и многими любимого артиста, ныне покойного. Такие публичные сплетни «на лавочке» вызывают лишь отвращение. Но сам феномен адюльтера существует реально, однако обсуждать его, на мой взгляд, можно и нужно, не задевая известных людей и лишь тет-а-тет: книга и читатель. Все мы знаем, что так нередко случается: женщина и мужчина много лет состоят в браке, но возникает новая любовь, у него или у неё, хотя супруга или супруг остаётся родным человеком. Мне показалось, что Лев Аннинский написал об этой коллизии как-то небрежно: мол, раз всё смутно и живём мы в эпоху «серого квадрата», то и эрос тут – то ли любовь, то ли похоть… «Спасение от безлюбья?» Однако Степницкий любит жену. Любовь к «Галатее» просто другая. В другом «кармане сердца». Мне представляется, что тут критику захотелось правильного примера для подражания. То есть забыть о правде-истине и читать только о правде-справедливости. Чтоб молодёжи было делать жизнь с кого… Игорь Гамаюнов, однако, верен обеим правдам, и тут он прав.

Книга Игоря Гамаюнова располагает к неспешному чтению, к вглядыванию в его персонажей и в себя, ставит вопросы, которые остаются вопросами для многих из нас.

Теги: Игорь Гамаюнов , Щит героя

Классики живительная сила

Азы журналистики: чтобы написать очерк, надо как минимум иметь информационный повод. У меня их два, но я, конечно, допускаю, что и сама по себе личность популярного и запомнившегося зрителю театра и кино актёра интересна. Начну с повода ближнего, а здесь потребуется некая картинка.

В конце прошлого года на большой доске в Литинституте, где обычно сразу висит до десятка разных объявлений, появилась афишка: "Авангард Леонтьев в Музее Толстого на Пречистенке читает Толстого и Лескова". Здесь же было и все, что в подобном случае положено. И «народный артист», и время, и что вход бесплатный. Хорошо помню, что афишка появилась во вторник - это у нас в институте день творческих семинаров.

Мне предстоит невероятное и в принципе невыполнимое: описать словами, как читает Авангард Леонтьев прозу Толстого. Здесь сразу пахнуло чем-то несовременным, полузабытым. А ведь кого я только за свою жизнь не слышал! И Дмитрия Николаевича Журавлёва, и Дмитрия Орлова, и Михаила Ульянова, «сыгравшего» на радио почти весь «Тихий Дон», и Татьяну Доронину, неожиданно и невероятно ярко прочитавшую на том же Всесоюзном радио «Анну Каренину», и даже Елизавету Ауэрбах, прекрасную чтицу и актрису, как и Леонтьев, МХАТа. Театр, правда, тогда ещё не делился.

Леонтьев читал отрывок из «Хаджи Мурата» – сцена, где Николай Первый, Николай Павлович, принимает новогодним утром министра, который докладывает ему, что легендарный горец вышел к русским и сдался. «Что с ним теперь делать?» – вопрошает царя министр. Отрывок, в принципе, известный, включающий в себя и предыдущую ночь императора, и бал, и интриги министров – всё, как и бывало у Толстого, удивительно плотно, ярко и до мистики достоверно. Но как это Леонтьев читал!

Восторженные эмоции очеркиста никогда ничего не прибавляли к сути материала. В чтении Леонтьева меня поразило – уже как педагога – нечто иное. С какой невероятной точностью актёр разделывал текст, как ясно становилось значение каждого толстовского определения, малейшего поворота, как на мгновенье появлялись детали!.. Появлялись, исчезали, и из всего этого выплетался образ и самого царя (не очень симпатичный, но объёмный и живой), и царского окружения. Прекрасный актёр оказался ещё и талантливейшим литературоведом. Мои замечательные балбесы-прозаики с первого курса, которых я набрал в этом учебном году, должны обязательно Леонтьева услышать! Я абсолютно был уверен, что Толстой в интерпретации этого потрясающего актёра лучше меня расскажет о силе глагола в русской прозе.