Литературная Газета, 6499 (№ 09/2015) - [47]

Наш май угрюм и не цветист.

Знать, осень возвратилась снова:

Как грустно! –

Здешнего листочка нет роднова.

Лишь радует Москву один – нездешний Лист...

Лютеран начала прошлого столетия можно простить. Они ещё не ведали, что память о неординарном событии столь значима, чтобы сохранять здание, с этим событием связанное.

По Старосадскому переулку, откуда можно попасть на территорию целого протестантского городка, окружающего кирху, быстро пробежать не получится. Тут же перед нами встанет лаконичный фасад начала XX века бывшей мужской и женской школ Общества приказчиков архитектора Кожевникова. Борис Николаевич часто перестраивал для современных нужд более старые особняки. И в данном случае с правой стороны здания, где теперь разместилась Публичная историческая библиотека, можно найти следы дома XVIII века, куда в веке XIX заглядывал Фёдор Михайлович Достоевский. Его родственники, богатые купцы Куманины, охотно принимали на Ивановской горке переживавшего денежные трудности племянника. За что тот отплатил, выведя тётушку Александру в романе «Игрок» в довольно сомнительном образе старушки, поддавшейся на соблазны игорной истерии. Впрочем, для нас важнее, что здесь, в Старосадском, от Достоевского до Салтыкова-Щедрина буквально один шаг! Напротив дома Куманиных расположена другая старинная усадьба – Ильи Евграфовича Салтыкова, у которого нередко гостил брат Михаил. А ещё недавно в пристройке 1878 года, расположенной слева от отреставрированного усадебного фасада, функционировала интереснейшая лаборатория Российской академии наук. Здесь вполне всерьёз изучали феномен «царицы ассирийского народа» целительницы Джуны Давиташвили. Во дворе, куда ведёт колоритная арка, располагалась обычная столовка. А там, возможно, обедала сама Джуна, способности которой воздействовать на сознание окружающих подтверждены и многими свидетельствами исцелённых, и в процессе экспериментов Юрия Гуляева и Эдуарда Годика.

Вы спросите: ну какое все эти научные или околонаучные дела имеют отношение к облику старой Москвы? Прямое. Облик ведь не только в тех или иных архитектурных деталях, форме кровли или церковного купола. Он рождается из атмосферы, смеси быта и бытия, древних деяний и новейших загадок, отчаянных подвигов и нелепых мечтаний. На небольшой развилке, где Старосадский переулок упирается в улицу Забелина, встречаются душевные движения, яростные крики и пронзительные взгляды стольких удивительных людей! Здесь, за стенами Ивановского монастыря, многие годы провела в заточении безумная Салтычиха, которая, как говорит предание, часть своего «срока» находилась в полной темноте. Какие флюиды она посылала всем проходящим мимо, пусть отделённым от преступницы толстыми монастырскими стенами? А загадочная врачевательница Джуна, чей взгляд не мог не устремиться на монастырь во время её необычной «работы» у Гуляева и Годика, могла ли она эти флюиды спустя века уловить и «прочитать»? Кто знает... Но уж точно с удивлением и восторгом смотрел на купол монастырского собора, построенного почти как точная копия флорентийского Дуомо, странник по эпохам и культурам Осип Мандельштам. Несколько счастливых месяцев провёл он в 1931 году в квартире брата, в доходном доме, расположенном между домом Ильи Салтыкова и монастырём. Как удачно скрестились «воздушные пути», пути неисповедимые лирики и архитектуры, музыки и религии, когда забросили поэта, вечно грезящего то об Италии, то о Греции, в средоточие Ивановской горки! Здесь и Флоренция в русском монастыре, и Моцарт, чей реквием прозвучал в суровом 18-м году в стенах кирхи, и следы голландских посланников в палатах Давида Рутца на Маросейке (портрет Николаса Рютса, отца служившего в Москве голландца, написал сам Рембрандт). Когда мы узнаём краеведческие нюансы, связанные с житьём-бытьём Осипа Эмильевича на Ивановской горке, по-новому звучат для нас строки:

[?]Уже светает. Шумят сады зелёным телеграфом,

К Рембрандту входит в гости Рафаэль.

Он с Моцартом в Москве души не чает –

За карий глаз, за воробьиный хмель…

А в квартире, где к поэту приходили весёлые и странные строфы, поселился добрый, чуть лукавый человек, представившийся мне Вячеславом Васильевичем. В небольшой дореволюционной дворницкой он держит голубей, взвивающихся в небе над Ивановской горкой пёстрым веером. В доме он старший, по-старинному «управдом» и есть, и хотя, как говорит, «жильцы здесь серьёзные, а он сам человек простой, но все слушаются». Несколько лет назад он любезно разрешил мне подняться по той самой лестнице, по которой спускался и поднимался Поэт, постоять у «мандельштамовских» дверей на третьем этаже. Надо сказать, беседа с этим человеком дала мне для ощущения места больше, чем недавний, печальный, скорбный памятник знаменитому жильцу, поставленный в сквере за домом. Может, судьба Мандельштама и даёт повод увековечить его таким, но на Ивановской горке он явно жил чуточку да светлее! Больше света и тепла, сохранившихся в зданиях и людях сего места, я желаю и всем, кто составит собственный маршрут блужданий по потаённой, не сгинувшей в пожарах и дрязгах Москве.