Литературная Газета, 6489 (№ 48/2014) - [9]

Это город потерь. Хорошо бы его сровнять с землёй. Насадить снова дремучие финские леса, которые тут были раньше, развести медведей, лосей, косуль – пусть пасутся вокруг поросших мхами кремлёвских обломков, пусть плавают окуни в оживших московских водах, дикие пчёлы пусть сосредоточенно накопляют мёд в глубоких пахучих дуплах. Надо этой земле дать отдых от её злодейской столицы. Может, потом она окажется способной на что-то хорошее. Не вечно же ей отравлять мир бациллами зла, угнетения и агрессивного тупого разрушения!

И в этом, мои дамы и господа, состоит задача задач, обязательное условие для выживания человечества, и на этом пусть сосредоточит свой пафос вся цивилизация великих народов современности – без капли пролитой крови, без тени насилия, с использованием гуманных парламентских рычагов, сровнять Москву, за исключением, может быть, нескольких церквей и монастырей, с землёю, а на её месте создать зелёный заповедник для кислорода, света и рекреаций. Только в таком случае может идти речь про какое-то будущее всех нас на этой планете, майне дамен унд геррен!»

Написано в 1993-м, но смысл написанного – вне времени. Вот она – цивилизационная трещина, фиксацию которой можно найти в другом романе того же автора – в его автобиографической «Тайне»: «Я був щасливий у Празі, і мені геть не подобалося, що тепер там хазяйнують якісь... російські танки. Можна сказати, що Захід купив мене з тельбухами саме того літа». («Я был счастлив в Праге, и мне никак не нравилось, что теперь там хозяйничают какие-то... российские танки. Можно сказать, что Запад купил меня с потрохами именно тем летом» ).

Речь о 1968-м, но заметим: танки не советские, а российские. Означает это изначальное и непримиримое столкновение двух суперцивилизаций – и Украина оказывается между ними. В трещине. И вбирает в себя свойственную для минус-пространства негативную энергию. А далее на этой минус-основе происходит утверждение как украинской идентичности в целом, так и самоутверждение каждого конкретного автора.

Теги: Украина , Россия

Фронтовик, поэт, наставник

6 декабря этого года исполнилось бы  90 лет Николаю Старшинову. Жизнь и стихи Николая Константиновича - одна из замечательных страниц послевоенной советской поэзии.

Старшеклассник Коля Старшинов ушёл на фронт добровольцем из девятого класса, как и многие из будущих поэтов давних лет. Участвовал в боях, был ранен. Потом появились стихи:

Перед Отчизной наша жизнь чиста:

Войну не просидели мы в подвале.

Мы только год носили паспорта

И сами военкому отдавали[?]

После войны молодой поэт поступил в Литературный институт. Люди старшего поколения помнят романтическую историю о том, как в Литинституте молодой Старшинов подружился с молодой и ещё никому не известной Юлией Друниной. Это была самая красивая пара института. Юлия Владимировна стала его женой и впоследствии знаменитой советской поэтессой. Однако в конце 50-х этот союз распался. Друнина стала женой кинодраматурга Алексея Каплера. А сам Старшинов впоследствии встретил свою новую любовь. Эмма Антоновна стала второй и последней женой поэта. От этого брака родилась дочь Рута.

Фронтовики давних лет отметили горькие и звонкие строки послевоенного старшиновского стихотворения:

Когда, нарушив забытьё,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул "За Россию!..",

А шли и гибли за неё....

Уже став известным поэтом, Николай Старшинов, как, кстати, и многие поэты-фронтовики, от души помогал молодым поэтам. Рекомендовал их книги, печатал стихи в альманахе «Поэзия», которым заведовал много лет, отстаивал при приёме в Союз писателей. Он был настоящим наставником молодых, в каком-то смысле учителем по жизни.

Кроме наставничества, им владела ещё одна страсть: любовь к рыбалке. Рыболов Николай Константинович был вдохновенный, мог сутками сидеть с удочкой где-нибудь на берегу речки Суши или на среднерусских озёрах, ожидая скромного пескарика. Сам Николай Константинович был тощий, поджарый, очень подвижный человек.

Нельзя не вспомнить, что в течение длительного времени он предавался пагубной страсти поэтов земного шара – выпивал, временами самозабвенно. В ЦДЛ за ним знали эту особенность и побаивались. Так, например, году в семидесятом он появился в Дубовом зале ресторана писательского дома с гармошкой. Он вообще любил сыграть на гармошке что-нибудь весёлое, любил аккомпанировать самому себе, когда пел задорные частушки. Николай Старшинов был неутомимым собирателем частушек, в том числе и «заветных», то есть непечатных до поры до времени. Но вернёмся в ЦДЛ.

Однажды поэт был весел и развернул меха в помпезном Дубовом зале. Понятно, что кому-то это не понравилось. Появился Аркадий Семёнович, администратор дома, чьё скрупулёзное выполнение обязанностей вошло в легенду и... писательские анекдоты. За ним подошёл и замдиректора дома. Они попросили прекратить музыкальное «хулиганство».

На это наш Константиныч в знак протеста сыграл то ли «Интернационал», то ли музыку гимна Советского Союза. Это был убойный аргумент. Администрация отступила. Запретить исполнение государственных песен никто не решился.