Литературная Газета, 6489 (№ 48/2014) - [36]

».

Возможно, поэтому он создаёт усреднённый образ детства – новый человек лишён индивидуальности: дети одеты, как все, пострижены, как все (юная модница хочет соответствовать всеобщей моде), делают то, что и все (юные слесари, колхозники, делегаты слёта, авиамоделист занимаются тем, что необходимо обществу). Все, как один. Дружным шагом пионерия идёт на парад 1 Мая или петь в хоре, на субботник или агитировать беспризорников – всё подчинено интересам страны. Очерковый рисунок, часто без прорисовки лиц, лёгкими штрихами карандашом или углем, вскользь, даёт зрителю условное понимание текущего, «общего момента» – без деталей и частностей. Чернышёв много занимался не только станковой, но и фресковой живописью, изучал древнерусскую храмовую роспись и мозаику – отсюда его вытянутые силуэты, невесомость и даже прозрачность многочисленных «одинаковых» персонажей, несмотря на их «идеологическую нагрузку». В этом смысле мастер, лишая детей материальности и конкретных признаков, утверждает за ними право на свободное детство, и одна лишь эмоция – ключ к пониманию жизни.

Когда же Чернышёв делает портреты, то находит и сохраняет нарождающуюся личность («Люда», 1922; «Наташа Деревцова», 1926). В портретном жанре художник работает с активным цветом, но по настроению остаётся лиричным: его взгляд улавливает в модели то, что обществом, может быть, не востребовано, но человеку иначе не прожить. И в этот момент перед нами оказалась абсолютно незащищённая, обнажённая душа, которая наедине с собой ищет какие-то ответы…

Теги: искусство , скульптура , живопись

«Астраханщина»: была, есть… и будет есть?

В марте 2011 года ("ЛГ", № 8) была опубликована моя статья «Астраханщина», в которой рассказывалось о первом в СССР антикоррупционном уголовном процессе над сотней ответственных работников советских госучреждений и нэпманов. Авторство столь неблагозвучного названия молва приписывает Сталину, который, узнав о безобразиях в низовьях Волги, якобы сказал, нахмурясь: «С этой «астраханщиной» надо кончать!»

Ничто не ново

Процесс проходил в помещении местного драматического театра в 1929 году, судьи сидели на сцене, лихоимцы - в партере, публика – в ложах бенуара, бельэтажа и на галёрке. Начало судебного заседания было ознаменовано многочисленным шествием трудящихся, требовавших сурового наказания растлителям социалистической морали, вплоть до расстрела. Судьи вняли народным чаяньям и «наградили» 14 человек высшей мерой наказания. Самый злостный взяточник выкружил себе мотоцикл, основная часть удовлетворялась большими и малыми «кавказскими» столами в ресторанах в компании не особо привередливых чаровниц, невзрачными суммами в ассигнациях и завертушками со всевозможной снедью.

Спустя 85 лет в Астрахани вновь состоялся антикоррупционный уголовный процесс, но на сей раз не на театральных подмостках, а в строгом помещении районного суда. На скамье подсудимых сидел всего один человек, но зато какой! Сам градоначальник Михаил Николаевич Столяров, которого обвиняли в покушении на взятку в размере 10 миллионов рублей.

«Брали» его год назад не местные, а столичные оперативники сразу же после получения взятки от предпринимателя, который двумя месяцами ранее оповестил следственные органы о вымогательстве крупного денежного куша при решении вопроса о предоставлении земельного участка. Спустя несколько минут после выхода из ресторана московские оперативники, прибывшие с целью конспирации в Астрахань на машине с волгоградскими номерами, остановили разморённого удачей Столярова и попросили представиться. «Я – Столяров Михаил Николаевич, мэр Астрахани», – cо значением произнёс задержанный. «Вот вы-то нам и нужны!» – как-то по-будничному сказал один из незнакомцев, надевая на мэра наручники и подталкивая его к машине[?]

О чём он думал по пути в кутузку, сидя между двумя крепкими, неразговорчивыми гражданами со специфическим выражением лиц, нам не узнать никогда. Возможно, он вспоминал тот торжественный, по-семейному задушевный вечер месячной давности, когда весь астраханский политбомонд праздновал его 60-летие. Какие журчали там слова, какие шуршали эпитеты, что за метафоры пронзали спёртый от вселенской аллилуйщины воздух! Производители этих слов, эпитетов и метафор оттачивали своё мастерство в многолетних оральных турнирах на собраниях-заседаниях, в предвыборных ристалищах, перед микрофонами журналистов. Слушая эти речи, тихо и благодарно плакали ангелы…

Впервые в глазах защипало в начале 2012 года, когда на городском собрании Михаила Николаевича с шиком выдвигали кандидатом на пост мэра. Помню, как вдохновенно выступали со сцены Театра юного зрителя разного рода узнаваемые и заслуженные, орденоносные и венценосные, почётные и доверенные, руководящие и направляющие. В мундирах и в партикулярном платье, с хорошими причёсками и вообще без оных. Некоторое время даже я пребывал в замешательстве, пока не вспомнил, где произносились все эти речи – да в ТЮЗе же, в царстве старой, доброй сказки, в которой всё придумано, всё понарошку, всё из фанеры и картона.

Я неслучайно столь подробно остановился на этих двух знаменательных эпизодах из жизни астраханского градоначальника. Ведь сидя теперь в гнусной камере, он едва ли узрит некую причинно-следственную связь между сказкой про доброго молодца и теми, кто её ему рассказывал, с одной стороны, и жестокой реальностью в виде страшного приговора, к которому он явно не был готов, – с другой. Он не узрит, а мы попробуем.