Литературная Газета, 6488 (№ 47/2014) - [49]

Меньше всех на Озерковской пользовалась кухней бездетная супружеская пара из средней комнаты. Он работал персональным водителем, возил, кажется, какого-то министра, а может быть, его зама и каждую субботу возвращался домой с внушительным пакетом. Наверное, ему полагался паёк, или он закупал продукты в министерском буфете. Зато обитатели третьей комнаты редко покидали места общего пользования. Их было много: посменно работавшая на заводе мама, её последний муж, он же отец младшей дочери, ещё две девочки постарше и испуганная деревенская старуха – бабушка трёх внучек. Они были стеснены и квадратными метрами, и денежными средствами. Но у них был телевизор, которого ни у Анны Васильевны, ни в Серебряном переулке не водилось. Иногда меня к нему допускали. Именно перед его маленьким уродливым экранчиком в душной, пропахшей неизбывными щами комнате случилось чудо. Я увидела Одри Хепбёрн в роли Наташи Ростовой. На всю жизнь Одри стала для меня воплощением изысканности, благородства, естественности, изящества и безупречного вкуса. С тех пор я точно знаю, какой должна быть настоящая принцесса. Про неё много написано, но лучше всех сказал режиссёр Билли Уайлдер: «После длинной череды официанток наконец появилась настоящая леди». Совершенно с ним согласна и продолжаю смотреть его фильмы с её участием. Я купила книгу «Стиль Одри Хепбёрн», пару обуви от Сальваторе Феррагамо и на распродаже кофточку от Живанши. Теперь жду: может быть, во мне проклюнется что-нибудь от любимой актрисы?

Зрелищ многочисленному семейству хватало – телевизор, игра в лото и подкидного дурака, хуже было с хлебом. Собственно, он и составлял основу семейного рациона. Старших девочек часто посылали в магазин за продуктами, я ходила с ними за компанию, а заодно покупала необходимое Анне Васильевне. Проходными дворами мы с Озерковской набережной попадали на Татарскую улицу, в конце которой была булочная, в начале, ближе к Садовому кольцу, овощной магазин, а аккурат посередине, в новом жилом доме, поселился гастроном.

Сначала мы покупали хлеб, потому что от него можно было отщипывать по кусочку и тем самым поддерживать убывающие силы на протяжении всего похода. Девочки брали огромную буханку серого хлеба за 28 копеек и два кирпича чёрного ржаного по 12 копеек, а я – нарезной батон за 13 и половинку обдирного за 16. Далее наш путь лежал мимо Дома пионеров в гастроном. Сколько же там было соблазнов! Главный из них – молочный коктейль с клубничным сиропом. Мы мужественно избегали даже смотреть на прилавок «соки–воды–мороженое», следуя в бакалею за крупами, солью или сахаром.

Наискосок от гастронома долгое время жил ларёк с субпродуктами, в нём соседи закупались говяжьими костями под названием «суповой набор». Кости эти, явно много пережившие, потом долго кипели, изображая бульон с весьма специфическим запахом, к которому прибавлялся не менее сильный капустный дух. К щам они варили гречневую кашу. Но блюдом номер один являлась варёная картошка, мешок с которой хранился под железной супружеской кроватью. Приходя из школы, девочки пили жиденький чаёк с толстыми ломтями серого хлеба, иногда намазанного маргарином. Самым большим деликатесом в семье была дешёвая ливерная колбаса. Её я тоже любила, особенно яичную. Заменяя паштет, она чудесно намазывалась на любой хлеб, как чёрный, так и белый.

Долгое время слово «субпродукты» оставалось для меня загадкой, а потом оно и вовсе исчезло из жизни магазинов вместе с коровьим выменем, сердцем, почками, рубцом и мозгами, осталась одна печёнка. Анна Васильевна прекрасно готовила всё на свете, вымя и мозги не были исключением. Вымя сначала вымачивалось, потом долго варилось. Внешне оно походило на кусок пемзы – такое же пористо-дырчато-ноздрястое, только не грязного серого цвета, а коричневато-желтовато-розоватого – и с горчичкой замечательно съедобное. С мозгами приходилось повозиться. После 40 минут холодной ванны они очищались от плёнки и опять погружались в холодную воду кастрюли с добавлением уксуса, соли, лаврушки, перечных горошков и на медленном огне побулькивали около получаса. Далее обсушенные мозги резались по настроению хозяйки, солились, перчились, обваливались в муке или кляре и со всех сторон обжаривались в масле на горячей сковороде. После чего, исполненные нежности и политые лимонным соком, отправлялись в рот с аппетитом и зелёным горошком.

Иногда после помывки и ужина мы с Анной Васильевной сражались в морской бой, шашки или разыгрывали несколько партий в подкидного дурака. Проигрывать я не любила, обижалась, плакала и замыкалась в кресле у окна с иллюстрированными сказками Андерсена. И тогда случалось волшебство. Вдруг раздавались постукивания. Анна Васильевна обращалась к комнатному пространству: «Интересно, кто там стучится? Надо бы посмотреть». Любопытство брало верх над обидой, я шла к двери, осторожно её приоткрывала, остерегаясь темноты коридора.

– Там никого нет.

– Посмотри внимательней!

– Я ничего не вижу.

– Проверь сундук.

Я настежь распахивала дверь, и тогда на старом сундуке обнаруживалась дедушкина фетровая шляпа, а под ней сидел маленький смешной чёртик с рожками в цыганской красной свитке и держал в лапках что-нибудь вкусненькое – яблочко, мандарин, конфетку… Настроение немедленно исправлялось, мир восстанавливался, сюрприз исчезал в животе, а вот куда девался чёртик, до сих пор не знаю.