Литературная Газета, 6486 (№ 45/2014) - [51]

Впрочем, мой роман, что следует из названия, о любви, о вечном поиске счастья. Так уж устроены мои мозги, мне обязательно нужно рассказать о том, что окружает двоих, падающих в пропасть взаимных объятий. Если мне когда-нибудь доведётся рассказать, например, о страсти, вспыхнувшей между мужчиной и женщиной, которые летят к Марсу, я обязательно опишу устройство космического корабля, обычаи космоплавания и покрою гневной сатирой технический персонал, забывший докрутить на земле пару гаек, из-за чего звездолёт теперь несётся к Венере. Потом, конечно, влюблённые сорвут с себя скафандры и предадутся страсти, кувыркаясь в невесомости, а критика снова обвинит меня в излишнем эротизме. Но в 60 лет (сегодня у меня как раз день рожденья) такой упрёк даже приятен.

Роман «Любовь в эпоху перемен» выйдет в новом году в сокращённом виде в журнале «Москва» и полностью в издательстве АСТ.

Юрий ПОЛЯКОВ,юбиляр

[?]Дымы над широкогорлыми трубами Битцевской ТЭЦ напоминали толстые витые колонны, подпирающие тучное небо. Москву замело и заморозило. Такого марта не помнил никто. Гена Смелков, седой апоплексический импозант, стоял у открытого окна и опасливо курил, как подросток, заскочивший в школьный туалет – «дёрнуть» по-быстрому, пока не застукала Фаза. Немка Фаина Захаровна обладала редким нюхом. Фантастическим! Она могла мерно стучать мелом по доске, но вдруг её ноздри хищно вздрагивали, лицо вспыхивало карательным румянцем. И Фаза тяжким шагом безошибочно направлялась на тот этаж, к тому самому мальчиковому туалету, где творился смертный грех табакокурения. Сказав: «Ни на кого не смотрю!» – она брала преступника за ухо и тащила через всю школу во двор «проветриться». О, это был путь позора! Под ногами путалась глумливая малышня, гоготали издали жестокие дружки, успевшие спрятать свои окурки, но главное: обидно хихикали ровесницы, чьи форменные юбочки день ото дня становились всё короче, а ноги всё длиннее! К тому же ухо потом раздувалось, как ватрушка, и болело неделю.

Смелков пощупал мочку, вспоминая стальные пальцы Фазы, и выпустил в приоткрытое окно струйку дыма. Отсюда, с шестого этажа, было видно, как прохожие, подняв воротники, спешат меж сугробов к теплу, а за ними гонится, извиваясь, позёмка. Метель залепили даже огни светофоров, и машины, сгрудившись на перекрёстке в безнадёжном заторе, жалобно и разноголосо сигналили. На заснеженных лобовых стёклах мятущиеся «дворники» еле успевали выскабливать удивлённые полукружия. Толстый регулировщик, стянутый портупеей, как подушка, приготовленная к переезду, размахивал полосатым жезлом и, казалось, дирижировал воем автомобилей.

Сделав последнюю долгую затяжку, Смелков выбросил окурок, и тот сразу затерялся в косо летящих белых хлопьях.

«Дожил, ёкарный бабай! В собственном кабинете уже и покурить нельзя. Как в школе. Запретили! И кто? Заходырка. Сука! Воровка! Тащит всё, что идёт под руку…»

Но бесился он не из-за воровства. Оно давно стало в Отечестве чем-то вроде обмена веществ в организме. Казалось, перестань люди воровать, брать взятки, откатывать – всё сразу остановится, замрёт: заводы не будут дымить, поезда грохотать по рельсам, самолёты взлетать и садиться, банки торговать деньгами, а танки вращать башнями, целясь во врага. Казалось, без воровства исчезнет смысл существования, ибо на честные деньги жить неинтересно и утомительно. Злился он из-за того, что Заходырка стала лезть в его дела. Сегодня, едва поздоровавшись, спросила голосом следователя: «А где же ваша статья?» «Твоё-то какое дело?! Твоё дело, коза, по калькулятору маникюром щёлкать и ноги задирать!»

А статья вышла отменная. Одно название чего стоит – «Клептократия»! После долгой разлуки вдохновение ворвалось в остывшее сердце Смелкова, как буйная старшеклассница в спальню пенсионера. Утром он перечитал сочинённое в ночной лихорадке и вместо привычного срама за неодолимую приблизительность слов ощутил сладкое стеснение в горле – верный признак удачи. Но публиковать статью нельзя. Ни в коем случае! Уткин – страшный человек. Оторвёт голову одним щелчком. Не печатать тоже нельзя. Хозяин торопит: скорей, скорей, скорей! Хорошо ему: сидит, хорёк, в Ницце, гуляет по Английской набережной, заказывает по интернету девок и трахается, как тропическая землеройка. Одно слово: Кошмарик!

Смелков прижал воспалённый лоб к стеклу, почувствовал ледяной ожог и, посвежев, вернулся к столу, заваленному бумагами. Чего тут только не было: рабочие полосы, депеши из инстанций, «трудные» рукописи, письма читателей, конкурирующие издания, готовые материалы, отпечатанные на «собаках»… Сверху лежал ксерокс мужской диеты «Простоед» и блестело жирными золотыми виньетками приглашение на 20-летие издательства «Маскарон». Гостям рекомендовалось одеться в стиле «Ар нуво», прибыть к 20.00 в шехтелевский особняк, рядом с Собачьей площадкой, и погрузиться в изысканный тлен Серебряного века. Помимо тлена обещали устриц, ананасы в шампанском, эротическую сцену из «Катерины Ивановны» в исполнении театра «Гамаюн» и выступление «Перпетуум-мобиле».

«Смотри-ка, до сих пор тарахтит!»