Литературная Газета, 6481 (№ 39/2014) - [52]

М.Л.: Несомненно, что актуален и встречный переводной поток. Если эти процессы не поддерживать, то исчезнет и то немногое, что пока мерцает.

Беседу вёлИгорь ПАНИН

Теги: Литература Грузии

Хранитель музыки слова

Год назад, в октябре 2013-го не стало Глеба Борисовича Коренецкого - учёного, поэта, общественного деятеля. Коренной тбилисец, потомственный русский дворянин, он прожил долгую жизнь и скончался на девятом десятке лет. Как физик он являлся автором многих изобретений и даже в преклонном возрасте не оставлял преподавательской деятельности, но известен был главным образом как человек, безмерно влюблённый в литературу, в поэзию. Свободно владея грузинским, он переводил на русский местных поэтов. Переводил и русских авторов на грузинский. Сам порой писал на грузинском. Властям республики такие люди оказались не нужны. Коренецкий не смог выбить деньги на издание своих переводов, а в местном Союзе писателей его терпеть не могли. Ему приходилось отпечатывать свои брошюрки на пишущей машинке и размножать их на ксероксе. Но где теперь эти брошюрки, выпущенные тиражом в 3–4 экземпляра? Последние годы он уже не жил – выживал. Но всё равно отказывался переехать в Россию, где мог бы получать сносную пенсию и заняться своим здоровьем. "Родные могилы не отпускают" , – шутил он.

«Когда Глеба Борисовича не стало, подумалось, что это был один из последних романтиков, физиков-лириков ушедшей эпохи[?]» , – пишет тбилисский журналист Владимир Головин. И это чистая правда. Коренецкий был бессребреником, человеком не от мира сего. В голодные и холодные 90-е двери его дома были открыты для всех. Обладая вспыльчивым характером и поистине кавказским темпераментом, он разругался с местным Пушкинским обществом «Арион», которое обвинил в русофобии и пропаганде грузинофикации, после чего основал клуб «Музыка слова», взяв название из строчки Бальмонта. С этого момента в доме № 9 на улице Мачабели, что в Сололаках, началась новая жизнь. Сюда приходили с гитарами, с аудиомагнитофонами, чтобы записывать выступления, здесь проходили импровизированные концерты и презентации самиздатовских книг. Здесь можно было взять небольшую сумму взай­мы или переночевать, Коренецкий не отказывал никому. И снова нельзя не согласиться с тем же Владимиром Головиным, отмечающим, что Глеб Борисович «собирал в своей квартире практически всех пишущих в Тбилиси на русском языке».

Не беда, что не было отопления – грелись дешёвой водкой или спиртом, купленным в ближайшей палатке. Закусывали салом, привезённым из России кем-то из «челночничавших» поэтов. В отсутствие электричества помещение освещалось керосиновыми лампами или свечами, что, несомненно, только добавляло романтики литературным посиделкам. Тбилисская богема с куда большим удовольствием ходила к Коренецкому, нежели на снобистские посиделки ненавистных ему «пушкинистов» из «Ариона». Сам он, конечно, был рад такому интересу к своему детищу, улыбаясь, вопрошал: «Вот умру я, хранитель музыки слова, и как вы потом без меня будете?» А без него и впрямь всё зачахло. Преемника он не оставил. Но остались люди, которые с благодарностью вспоминают доброго, высокого, худощавого, чуть сутулящегося старика, встречавшего, бывало, гостей, возгласом: «Вы только посмотрите. Вот тут, в переводе «Витязя в тигровой шкуре» у Заболоцкого ошибка! У него же были плохие подстрочники! Не так нужно…» И он объяснял, как должно быть на самом деле. Но теперь уже не объяснит.

Теги: Литература Грузии

Без родины

Елена ЧЕРНЯЕВА

Родилась в Тбилиси. Выпускница филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Печаталась в тбилисской и зарубежной литературной периодике. Автор двух поэтических сборников - "Антенны" (2001) и «Когда» (2008).

* * *

Стволов надёжная опора 

удерживает неба край,

но красный яблоневый голод,

что падший рай.

Они лежат – земле, как смерть, чужие,

хоть жадно ждущие: возьмите ж вы!

Так празднично и праздно налитые,

телами врывшись в волосы травы.

* * *

Без родины – ну что ж, 

привыкнуть можно.

Ведь исчезали динозавры тоже,

не ясно, от какой беды.

[?]Она покинула нас незаметно

любовницей, застигнутой изменой,

мелькнула за угол и встала у воды

от слёз обвисшим деревцем зелёным,

да на снегу важнеющей вороной,

чтоб вспоминалось легче – это ты.

Грустишь о нас? Печаль твоя светла?

Но, помнится, не мы тебя забыли,

не мы оставили и разлюбили – сама, сама ушла.

* * *

Когда во мне Татьяна умерла,

что, в общем-то, кажись, непоправимо,

сначала я расстроилась: свела,

наверно, я сама её в могилу.

А может, добры люди помогли –

в ответе за душевное здоровье –

её, гордячку, быстро схоронить,

которая не повела и бровью.

Но всё сложилось, под конец, неплохо:

не надо чайкой брошенной рыдать,

не надо Катькой бегать по острогу,

и Аннушкой под поезда сигать.

* * *

Вникни, здесь не бывает песочных часов,

потому что не хватит песка на всех,

не бывает искренних голосов:

голоса гарантируют общий успех.

Можно спать, можно, проснувшись, решить,

что тебе важно: разведка? бой?

А потом остаться в квартире и жить,

пока не поймёшь,  что уже седой.

Вникни, это зовётся здесь – жизнь,