Литературная Газета, 6473 (№ 30/2014) - [6]

Отмечу и такой важный момент. Не отрицая ответственности своей страны, германские историки всё чаще пишут, что в развязывании Первой мировой виновна Сербия, а соответственно и Россия, которая не проявила должной, как им кажется, уступчивости в отношении Австро-Венгрии и Германии. Есть и такая позиция – вина за начало Первой мировой делится между всеми активными её участниками, что, кстати, отвечает и традиционным представлениям советской историографии.

Далее, у западных историков можно встретить мнение о необходимости Сербии и России[?] покаяться. Дескать, все «цивилизованные» государства покаялись за различные «грехи» ХХ века, а Россия – нет. Но если начнёшь каяться за один «грех» (реальный или мнимый), потом припомнят (или придумают) множество других, превратят в «страну-изгоя», задавят санкциями и т.д. Всё это, включая обвинения Сербии в развязывании мировой войны, сопровождается в наше время намёками или прямыми ссылками на текущие политические события, ситуацию с Крымом, «угрозу третьей мировой», которая, мол, исходит от «империалистических» устремлений России, и тому подобное. России опять же предлагают покаяться, отказаться от «имперских замашек»...

– Всё знакомо! А как же научная объективность и доказательность!..

– Стремление европейских историков представить Первую мировую войну так, чтобы минимально уязвить национальные чувства сограждан своего государства, понятно. В итоге то, в чём обоснованно обвиняли немцев, теперь обнаруживают и у их противников. Жестокость боевых действий, трагедия Бельгии, развалины Лувена, бомбардировка Реймса, страдания мирного населения и прочее парируются, например, рассказами о немилосердном отношении к католическим священникам и традиционным для Европы (со времён Наполеоновских войн) «пугалом» в виде казаков. Указание на использование немцами газов – тем, что их применяли и другие воюющие стороны, хотя здесь нужно делать оговорки – Россия, например, крайне редко использовала это оружие. Получается – все виновны, все были жестоки, все должны каяться…

Трагическая тема – гибель в ходе войны мирных жителей – детей, женщин, стариков. Понятно, что каждая воюющая сторона обращает в пропаганде и контрпропаганде внимание на свои жертвы среди мирного населения. И так было не только в Первую мировую. Сегодня немец скорее вспомнит разбомблённый Дрезден, русский – разрушенный Сталинград, англичанин – бомбёжки Лондона, японец – развалины Хиросимы и Нагасаки, а серб – Вуковар...

– Вернёмся к теме конфликтов. Ведь они существовали перед той войной. В частности, из-за территорий, которые кто-то считал своими, а они были в тот момент в составе других гособразований.

– Но всё же, говоря о Первой мировой, я бы не стал сосредотачиваться только на политике и геополитике. Да, конечно, современники отмечали, что «в ряду европейских народов немцы составляют нацию, которая не имеет у себя запасных земель, свободных территорий и колоний. Все другие народы (испанцы, португальцы, бельгийцы, голландцы, англичане, французы, русские, итальянцы, датчане и пр.) владеют подобными землями, составляющими как бы запасной фонд» (И.А. Сикорский). Борьба шла за территорию, за внешнеполитическое и экономическое господство. Но тут мы не увидим непримиримой борьбы идеологий, что называется – не на жизнь, а на смерть.

Конечно, в Германии и России были задействованы националистические лозунги, но в России был император, в Германии – кайзер. А республиканская Франция отнюдь не воевала с Германией именно как с «недемократической» страной. Ещё одна особенность. Бывший в немецком плену русский офицер В.В. Корсак (Завадский) вспоминал, что немцы в своих журналах помещали и спокойные по тону статьи о русских генералах, а фон Гинденбург в статье о русской армии называл её «деятельной и стойкой». В российских изданиях тем временем публиковались фотографии Вильгельма II, немецких полководцев. Несмотря на пропагандистское противостояние, это были вполне официозные, даже парадные портреты вражеских государственных деятелей и полководцев. Приведу конкретный пример – в первой части иллюстрированной хроники «Великая война» (М., 1915) российский читатель мог видеть фотографии Вильгельма II и его сыновей, Франца-Иосифа, Гинденбурга и других военачальников (жаль, что это исследование до сих пор не переиздано). Появление же официозно-парадного портрета Сталина в нацистской прессе или Гитлера – в советской во время Великой Отечественной войны уже было бы невозможно.

Обязательно нужно отметить, что выявился новый, машинный характер войны, который сильнейшим образом повлиял на её участников, на их психологию и даже психику. Люди реально сходили с ума от артобстрелов.

Многое из того, что происходило в обществе и умах в период войны, потом отзовётся через много лет. Пропаганда германофобии и шпиономании в царской России подготовила почву для измышлений об измене в верхах и противопоставление фронта и тыла, где якобы «окопались» исключительно предатели, спекулянты и шпионы. Всё это в итоге обернулось против монархической власти, способствовало росту революционных настроений. Можно задуматься и над тем, в какой степени шпиономания и «охота на ведьм» периода Первой мировой заложили основу для последовавших через 20 лет поисков «врагов народа», шпионов и вредителей. Этот конфликт, мне кажется, можно назвать долгоиграющим.