Литературная Газета, 6472 (№ 29/2014) - [10]

– Вы окончили Киевский университет им. Т.Г. Шевченко. Почему, на ваш взгляд, нынешние украинские писатели поддерживают людей, захвативших власть путём вооружённого государственного переворота? Или это не так?

– В одном из интервью – это было в самом начале майдана – меня спросили, как я отношусь к «украинской революции». Я ответил, что плохо отношусь к любой революции; к революции как способу влияния на действительность. В тогдашней беседе, помнится, фигурировало известное марксистское определение революции как «локомотива истории». Я выразил убеждение, что этот локомотив в конечном счёте всегда идёт «не туда», – по крайней мере не туда, куда мечталось его пассажирам. Я говорил это тогда, когда не было ещё крови и всё казалось делом довольно безобидным. То, что произошло потом, подтвердило, к несчастью, мои худшие опасения, но иначе и быть не могло. Сеющий ветер пожинает бурю. Тот, кто даже слегка приоткрыл дверь в область запретного, не понимает, что её уже не закрыть, что зло будет нарастать чудовищной спиралью. Он даже предвидеть не может, какие сквозняки в эту щель ворвутся. Есть такая книга – «Преступление и наказание» – там об этом исчерпывающе. Не знаю, сопоставим ли по своей никчёмности Янукович со старухой-процентщицей, но то, что его «сковырнули», не принесло счастья никому. Что до украинской писательской среды, то я с ней не знаком, и мне трудно выносить о ней какие-то суждения. Возвращаясь к теме локомотива, могу лишь предположить, что соскочить с него совсем не просто. Ты разделял со своими попутчиками пункты А, Б и В, но не заметил, как в пункте К появилась кровь, а в пункте М много крови, и тебе нужно либо убедить себя в естественности происходящего, либо прыгать на полном ходу вниз. Такова, на мой взгляд, история Маяковского. До 1930 года он ещё находил в себе силы говорить «Хорошо!», а потом, когда всё стало окончательно ясно, принял самое ужасное из возможных решений. Я говорю это к тому, что у писателя по отношению к историческим катаклизмам должна быть дистанция, не отстранённость – а именно дистанция, позволяющая по совести рассматривать всякое событие и не дающая в ответственный момент утонуть в мутном потоке. Это позиция, которую я называю христианским персонализмом. Я убеждён, что сейчас важнейшее общественное дело для писателей – как украинских, так и русских – способствовать установлению мира на Донбассе. Главное – остановить стрельбу и начать договариваться. Обо всём на свете можно договориться, кроме одного – воскрешения убитых.

Три обязательных вопроса:

– В начале ХХ века критики наперебой твердили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– Подобные обвинения касаются, как правило, личности писателя. Но что такое крупная личность – некий монументальный господин в ореоле своих героических поступков? Тот, кто воевал, покорял пространства, спасал людей на пожаре, сидел в тюрьме? Конечно, крупная личность может выглядеть и так. Но вот в судьбе, скажем, Гоголя не было каких-то особенных катаклизмов, а жизнь его возвышенна и трагична. Трагическим было его мироощущение, а страдание от несовершенства мира – невыносимым. Дело не в сложности испытания, а в остроте переживания. Крупное и мелкое идут в человеческой жизни рука об руку. Разве становится мелким Пушкин оттого, что подсчитывает в черновиках количество строк, прикидывая примерный гонорар? Я думаю, писательский калибр определяется глубиной внутренней жизни. Эта глубина отражается прежде всего в писательских текстах, но иногда – и в жизни реальной. А об измельчании твердили всегда, и каждая последующая эпоха объявляла предыдущую временем титанов.

– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

– Ситуация меняется на глазах, и мне уже приходилось об этом говорить. Кого ещё пять-десять лет назад интересовало, что сказал писатель? Куда пошёл (или не пошёл)? А сейчас – интересует. Я много езжу по стране и знаю, о чём говорю. В Иркутске, например, встречи с писателями собирают полные театральные залы. Нужно понимать, что есть времена, для литературы благоприятные, а есть неблагоприятные. К последним относятся периоды общественных катаклизмов, когда жизнь интереснее литературы, когда печатное слово ценится в самом оперативном своём варианте – публицистике. Но рано или поздно жизнь успокаивается, и тогда приходит потребность в осмыслении. Тут-то на авансцену и выходит литература, это её время. Литературные и нелитературные эпохи чередовались и будут чередоваться, но времени, когда вообще не будут читать, я себе представить не могу. По крайней мере до тех пор, пока существует культура, ведь любая культура словоцентрична.

– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

– По-моему, вы спросили обо всём.

Теги: Евгений Водолазкин

География расширяется

В Астраханской областной научной библиотеке имени Крупской состоялось первое заседание Клуба друзей "Литературной газеты". В нём приняли участие местные писатели, библиотекари, филологи, представители общественности. Юрий Щербаков, руководитель писательской организации, лауреат «Золотого Дельвига», собственный корреспондент «ЛГ», рассказал собравшимся о работе ведущего литературного издания России, консолидирующего лучших современных писателей страны.