Литературная Газета, 6439 (№ 46/2013) - [53]

В знак солидарности с запуганным мусульманским меньшинством Великобритании я отправился в марокканский бар в подвале ресторана по соседству. Сам этот ресторан я бы никогда не посоветовал: тут расчёт был на богемно-фешенебельные увлечения лондонской публики восточной экзотикой - со стульями из витого железа (сидеть невозможно), с разноцветными фигурными свечами и разными другими финтифлюшками и вполне приличной, но крайне дорогой едой, вроде марокканского кускуса из бараньей лопатки, ног и других частей животных. Но посетителей бара в подвале при этом ресторане тянуло сюда полюбоваться и опробовать ноги или бедра отнюдь не из бараньего кускуса.

Бар этот был открыт до часу ночи официально, а по сути, чуть ли не до утра, и меня давно тянула сюда несколько диковатая музыка: смесь мелодики муэдзина с женским контральто в вариациях с ритмами рока. Исламский рок-н-ролл, короче. Когда я спустился по ступенькам в бар, солидарность с мусульманским меньшинством была в самом разгаре. В углу среди диванов и подушек исполняла танец живота девушка-панк в рваных джинсах, и ей аккомпанировала хлопаньем в ладоши компания пёстрого этнического состава. Я наблюдал за этим у стойки бара, заказав свой регулярный дринк: водка со льдом, куда я выжимаю и бросаю пару долек лайма (горького зелёного южно-американского лимона). Этим моим напитком заинтересовался гражданин ближневосточной внешности по соседству. Заказал ради любопытства то же самое. Понравилось. Заказали ещё.

Разговорились. Он, оказалось, экспатриант из Ирака. Выглядел он как мелкий лавочник из этого региона: огромный живот, толстый нос, вечная небритость. Но на редкость правильно пил водку, несмотря на, казалось бы, мусульманские запреты. Он сострил, что Магомет запрещал пить вино, а водка в Коране не упоминается. Не запрещено, значит, можно. Как раз перед визитом в марокканский бар я смотрел по телевизору документальный фильм о Багдаде и об иракской интеллигенции в эпоху Саддама Хусейна. Ожидаешь увидеть нечто вроде Саудовской Аравии, где за мелкое воровство отрубают руку, а за рюмку водки стегают прилюдно плетьми на площади. А тут видишь Багдад, похожий на брежневскую Москву с десятками кафе среди крупноблочных домов, огромные прокуренные квартиры, где интеллигенты-диссиденты во время шумного застолья разглядывают альбомы Пикассо и Босха и обмениваются книгами Сартра и Камю. Я был в восторге от этих ностальгических параллелей в географии и эпохах разных стран и народов. Мне нравилось, что я смог найти общий язык с простым иракцем, и как тонко я подаю в разговоре с этим представителем отсталого мусульманского мира то ощущение амбивалент­ности, свойственное всякому, кто знаком с диктаторскими режимами, с дилеммами о внутренней свободе и тоской по Европе – ощущение столь общее и для саддам-хусейновского Багдада и для брежневской Москвы. Мой собеседник с энтузиазмом подхватывал мою мысль:

«Yes, yes!» – восклицал он и повторял: «baktyn!» Слово «бактын», с ударением на «а», означало, наверное, по-багдадски что-то утвердительное, вроде «вот именно!» или, скажем, «совершенно точно!» – «бактын!» Продолжая мою мысль, он сказал, что именно эта самая зеркальная амбивалентность Востока в российском Западе и Запада в иракском Востоке и объясняет, почему «бактын» в переводе так популярен среди иракской интеллигенции.

«Кто-кто?» – переспросил я.

«Бактын», – повторял мой собеседник. – «Михаил Бактын».

Я стал медленно, но неуклонно краснеть. До меня дошло, что тот, кого я принимал за иракского лавочника, имеет в виду Михаила Бахтина, легендарного российского филолога З0-х годов, создавшего философию карнавальности мира и амбивалентности верха и низа в площадном искусстве. Оказалось, что я говорю с самым крупным специалистом по русской философии и главным переводчиком Михаила Бахтина в Ираке. Как многим иракским интеллигентам, ему удалось перебраться в 60-е годы в Москву, а оттуда, уже в семидесятые годы – на Запад, в Лондон, куда попал в те же годы и я. Он прошёл ту же, что и я, школу российской интеллигентской трепотни под водку.

На прощанье он сказал мне, что исламский рок-н-ролл в баре вовсе не исламский: это рок-вариации мелодий алжирских евреев. Этим лондонским заведением владели, оказываются, израильтяне марокканского происхождения. Недавно ресторан закрылся.

Теги: Зиновий ЗИНИК

Баба Маша

Юлия ПИЛЯВСКАЯ

Родилась в Павлодаре, Казахстан. С трёх лет жила в Обухове Киевской области. С 1999-го - в Лондоне. Училась в Ноттингемском университете (специальность "Мастер сравнительной литературы"). Недавно закончила роман «Приключения большой девочки в плоском городе», отрывок из которого и предлагаем вниманию читателей.

Кроме намерения учиться и не пропускать ни одной пары (чтобы из меня вышли, по словам мамы, «хоть какие-то люди»), ещё имею намерение снять комнату в Киеве. Всё равно какую. Лишь бы дальше от родителей. Лишь бы ближе к Остапу.

Читаю объявление, там: пять минут ходьбы от университета, на Большой Васильковской, пятнадцать гривен в месяц. Пятнадцать гривен в месяц! Это полтора доллара. Наверняка не очень, но, блин, за пятнадцать гривен в месяц в Киеве, в пяти минутах от универа, можно и в чулане пожить. Наверняка уже занято. Хотя объявление размещено сегодня – маленькая, но надежда.