Литературная Газета, 6426 (№ 32/2013) - [19]

– Мама, я не могу сегодня остаться дома! Как ты не понимаешь? У нас сегодня совещание! Мне кровь из носа… – вдруг в соседней комнате что-то грохнулось на пол. Наташе на мгновение показалось, что кто-то с размаху бросил на пол её сердце. – Господи! Егорка!

– Наташа! Наташа! Что случилось? Что с Егором? Я сейчас прибегу! Слышишь?! Наташа…

Наташа ворвалась в комнату и, не поняв сразу, что произошло, вскрикнула, увидев на руке сына кровь. Мальчик сидел на полу среди холодных осколков розового фарфора и ярко-красных пылающих капель крови. Егор, всхлипывая, собирал рассыпанные по полу монеты. Увидев мать, он, глотая слёзы, залепетал:

– Мама! Мама, останься сегодня со мной! Смотри, у меня есть деньги! Этого хватит, чтобы ты сегодня не пошла на работу? Здесь много! Я долго копил! Возьми их, только не уходи сегодня!

Не в силах сдерживать слёзы, Наташа отвернулась к окну. На улице шёл дождь.

– Мама, что с тобой? Почему ты дрожишь? Тебе холодно?

Теги: современная проза

Пятикнижие № 32

ПРОЗА

Светлана Федотова-Ивашкевич. Другая, следующая жизнь. - М.: АрсисБукс, 2013. – 212 с. – Тираж не указан.

Всё-таки приятно, когда книга производит впечатление не слишком примитивной, не слишком сложной и заканчивается хорошо. Приятно, когда герои вызывают симпатию, причём не в лобовой атаке на самые элементарные читательские чувства, а лишь при ближайшем знаком­стве. Книга пермской писательницы Светланы Федотовой-Ивашкевич не претендует на многое, но имеет две параллельно развивающиеся интриги, которые без труда удерживают внимание читателя. В прошлом писательница была финансовым аналитиком и экономическим обозревателем – это добавляет её прозе некоторой основательности и остроты. Не меньшее значение имеет погружение в историю родного города: Пермь становится соединяющим две повествовательные линии фоном – при этом узнаваемым, таким, который сам начинает играть свою внушительную роль. Временами кажется, будто пространство само осуществляет отсев зёрен от плевел. Героям предстоит найти свою дорогу, и хотя ничего нельзя сказать наверняка, похоже, что они с этим справятся.

ПОЭЗИЯ

Евгений Рейн. Лабиринт. – СПб.: Лениздат, 2013. – 160 с. – (Серия: "Поэт"). – 1500 экз. 

В серии, посвящённой лауреатам Российской национальной премии «Поэт», вышла книга Евгения Рейна – лауреата премии 2012 г., учреждённой Обществом поощрения русской поэзии и присуждаемой за наивысшие достижения в современной русской поэзии.

В книгу вошли избранные стихотворения, написанные в разные годы. Критик А. Пурин назвал Рейна самым неожиданным из ныне живущих русских поэтов. В 1950–1960 годы Рейн принадлежал к близкому окружению Анны Ахматовой, которая оказала на него значительное влияние. К этому же времени относится и начало дружбы с Иосифом Бродским. Несмотря на высокую оценку творчества Евгения Рейна поэтами старшего поколения – Ахматовой, Пастернаком, Слуцким, Мартыновым, Антокольским, Тарковским и др., первый сборник стихов вышел лишь в 1984 г., когда поэту было 49 лет. Сегодня Евгений Рейн признан и увенчан, но его лирика остаётся тревожно-молодой и очень петербургской:

Вот я вернулся, годы прошли,

кануло время,

вот и стою у края земли

вместе со всеми.

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

Дон Кихот в России. Он въезжает из другого века... / Составление и вступительная статья Л.М. Бурмистровой. – М.: Центр книги Рудомино, 2013. – 416 с. – 1000 экз.

Эта книга представляет собой историю прочтения знаменитого романа Мигеля Сервантеса в России – а истории этой уже триста лет. Образ Дон Кихота приходил на ум Петру I и Державину, с Дон Кихотом сравнивал себя Павел I. Вяземский «Дон-Кишотом нового рода» в личной переписке называл Пушкина, ну а сам Пушкин видел Дон Кихота в Радищеве. Русские читали роман увлечённо, страстно: одни, не скрываясь, ругали самоназванного рыцаря за подчёркнутую ненатуральность его сумасшествия, другие полагали этот образ одним из вершинных мировых литературных достижений. Белинский, не считая роман Сервантеса «настоящим», тем не менее называл его «несравненным». В XVIII веке слово «дон кишот» прочно вошло в русский словарь и так уже из него и не выходило. Благородный идальго стал частью русской культуры – и этот подробный, хорошо откомментированный сборник отлично показывает, как менялось за три столетия восприятие его «печального образа».

ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ

Любовь Суматохина. Максим Горький и писатели Сибири. – М.: Инфра-М, 2013. – 237 с. – 200 экз.

Можно только пожалеть, что эта книга вышла столь мизерным тиражом. Если бы она была адресована только узкому академическому кругу, тираж двести экземпляров ещё можно было принять за достаточный. Но книга сотрудницы ИМЛИ РАН Л.В. Суматохиной, без сомнения, способна заинтересовать и многих ценителей творчества Горького (а также, напротив, его нелюбителей), и исследователей судеб русского крестьянства, и, вероятно, немалое число сибиряков. В центре книги конечно же Горький – масштабная, очень сложная фигура, от которой тянутся цепочки личных связей и переписки. Зачастую проницательный, иногда, по идеологическим причинам, предвзятый, он старается скорректировать писательские пути и порой меняет их. Он нещадно правит язык начинающих авторов – но и, не меньше того, следит за самим замыслом нарождающегося произведения, его логикой и идейным содержанием. Перед нами проходят писательские судьбы Вячеслава Шишкова, Георгия Гребенщикова, Всеволода Иванова, Владимира Зазубрина, Лидии Сейфуллиной.