Литературная Газета, 6419 (№ 24/2013) - [4]

Нечто подобное происходило у нас в отечестве сразу после отмены военного коммунизма, в первые годы НЭПа. Вот с каким раблезианским томлением воспевал торжество чревоугодия над чёрствым идеализмом молодой Леонид Леонов в «Дороге на океан»: «По жёлтым с красноватым жирным отстоем рекам топлёного молока, среди берегов дымящейся снеди, плыли караваи ноздреватого, из домашней печи, хлеба».

Сейчас такая орнаментальная проза забыта. Зато развитие вездесущих информационных технологий сообщило пищевому видеоряду жреческую выразительность.

Какую кнопку ни нажми, на всех каналах что-то варят, жарят, шинкуют, пассеруют, маринуют и пекут. Кухонный интерьер, превосходящий функциональным великолепием любые дизайнерские изыски, излюбленное место телевизионных действ. Былой убогий приют диссиденства, кухни сделались роскошным обиталищем пресыщенного конформизма. Подвизаются в них самые популярные люди страны: первые остроумцы, несравненные красавицы, именитые жёны, легендарные чемпионы, неотразимые плейбои, продвинутые интеллектуалы.

Господин в накрахмаленной белоснежной куртке и с пиратским платочком на шее – главный герой нашего времени, равный космонавту, поэту, полярнику, учёному иных более одухотворённых и менее сытных эпох. Кулинарные бестселлеры в роскошных переплётах заставляют забыть об аналогичных памятниках минувшего – о помещичьих советах незабвенной Елены Молоховец и о сталинском монументальном томе «Книга о вкусной и здоровой пище». Портреты авторов поварских рецептов, выставленные в книжных витринах, затмевают своим величием фотоснимки нобелевских, букеровских и прочих государственных лауреатов. Какому-нибудь будущему гению, неважно авангардисту или традиционалисту, издатели, не колеблясь, дадут от ворот поворот, но автору кулинарных эссе радушно раскроют объятия.

Простодушному читателю газет и зрителю телепрограмм может вообще показаться, что нет сейчас для российского общества более насущной проблемы, нежели освоение французской, японской и какой-нибудь полинезийской кухни. В самом деле, можно ли построить гражданское общество, не овладев всеми заветами куховарской политкорректности и застольного глобализма? Не оттого ли в чисто утилитарных сочинениях гламурных кулинаров среди сугубо прагматических советов стали проскальзывать интонации цивилизаторов и учителей жизни?

Вот и задаёшься невольно вопросом, а что, если из всех искусств ныне для нас важнейшим сделалось поварское? И давно драматически искомая национальная идея – не в том ли она состоит, чтобы заменить все мучительные искания проверенными во всём цивилизованном мире поваренными рецептами?

Нет, неслучайно в таком казалось бы демократическом жанре, как кулинарная рубрика, вдруг зазвучали ноты интеллектуального избранничества и сословного снобизма. Всё чаще замечаешь, что светскому автору не так важно приобщить читателя к устрицам или тосканскому вину, как продемонстрировать свои возможности и якобы врождённый аристократический вкус. Возможности действительно не слабые. Одна дама, пищевые познания которой служат как бы естественным продолжением её социального статуса новорусской жены, мило сообщила в своей колонке о том, что в этом году они с мужем дважды летали на Гавайи для того, чтобы попробовать некий местный салат, и заодно поделилась советом останавливаться во Флоренции в небольшом, но неподдельно патрицианском отеле на двадцать пять номеров. Намёк невинный, но внятный: истинно гурманское наслаждение доступно лишь персонам с наследственно утончёнными потребностями. Я бы и поверил, если бы не вспомнил о том, как некогда мы работали с этой дамой в одной советской газете и регулярно встречались в местном казённном буфете в очереди за прорезиненными сосисками.

Воля ваша, но вывод напрашивается сам собой: кулинарная словесность воспевает не столько чревоугодие, сколько стиль жизни, порождённый, конечно, не родовыми традициями, а нуворишским снобизмом. Потаённым желанием не столько, опять же, просветить отсталую публику по части поварских изысков, сколько утвердить своё законное небожительство, свою особую пищеварительную элитарность.

«Что-то лирики в загоне!» – сетовал некогда поэт. В неменьшем загоне, то есть пренебрежении, состоят ныне и некогда потеснившие их физики. А кто же занял их место в центре общественного внимания, на вершине, так сказать, пирамиды публичного интереса? Бесспорно, те, кому, по давней пословице, «красиво жить не запретишь». Да и попробуй, запрети, когда они эту самую жизнь определяют и направляют непосредственно из своих дворцовых и вместе с тем высокотехнологичных кухонь.

Вот вам поэты, вот философы, вот властители дум, очарованных мифом беспредельного потребления.

Между прочим, такого, как ныне, книжного изобилия, такого разнообразия беспрепятственно изданной литературы, таких возможностей для интеллектуального и эстетического пиршества Россия тоже никогда не знала. Однако ни на телевидении, ни в массовых изданиях лукулловых пиршеств духа что-то незаметно.

Идеи и руль истории

Что есть Россия в XXI веке? Кто и что нас окружает? Какое влияние оказывает на нас окружение? Куда мы идём? Над этими вопросами размышляет ведущий научный сотрудник Института восточных рукописей РАН, доктор исторических наук, писатель Вячеслав РЫБАКОВ.