Литературная Газета, 6410 (№ 14/2013) - [27]

– Ну, разумеется, из неофициальных источников, – сверкнул иронической улыбкой выступавший. – Лет семь назад я был в командировке, в Париже, друзья свели меня с сыном Набокова, ныне покойным, и мы с Дмитрием, вдруг обнаружив родство душ, засиделись за полночь в ресторанчике "Гиппопотамус". Там-то наш с Дмитрием разговор и свернул в сторону причуд отцовского творчества...

– А разговор этот был до или после смерти Дмитрия Владимировича? – язвительно поинтересовалась блондинка.

– Напрасно смеётесь, уважаемая, – на этот раз острая улыбка выступавшего задержалась на его лице. – Любое творчество, да будет вам известно, есть проекция душевных состояний, в том числе и фобий творца... 

– Какая же длинная фобия заставила Льва Толстого написать «Войну и мир»?! – не унималась блондинка.

– Эта фобия называется – страх смерти, вытесненный в подсознание, ещё в пору военных действий в Крыму, где Лев Николаевич копил материал для своих севастопольских очерков. Да и повесть «Хаджи-Мурат» – всего лишь проекция его ожидания набега кавказцев на Москву... Кстати говоря, и романы Достоевского – это всего лишь беспомощные попытки победить страх смерти... Вообще, надо сказать, вся наша так называемая классика позапрошлого века – жалкая продукция авторов, которые вместо исследования проблем общества барахтались в болоте своего подсознания... Их мы должны благодарить за лживые мифы, которыми жили весь XX век!..

Пока длилась эта тирада, в третьем ряду поднялась пожилая пара – массивный мужчина с седой гривой волос и сухонькая женщина с испуганным выражением лица. Они стали пробираться к выходу, бормоча: «Какой бред, и с какой претензией!» У дверей женщина, обернувшись, громко сказала:

– Как вам не стыдно нести эту оскорбительную чепуху?

– А вы, конечно, хотите, чтобы я услаждал ваш слух только вашим миндально-сахарным мнением?! – радостно откликнулся выступавший.

Женщина хотела ещё что-то сказать, но гривастый спутник, утаскивая её за руку в дверь, пророкотал басом:

– Он же провокатор, неужели не видишь.

– Да, я провокатор! – догнала уходивших его ответная реплика. – Провокатор Позитивного Реализма! Я провоцирую трезвый взгляд на нашу нелепую жизнь...

На эти слова зал вдруг откликнулся аплодисментами, исходившими из второго ряда, где кучковалась молодёжь.

– Но вы слишком уклонились от обсуждения книги, – забеспокоился сидевший за столиком пожилой ведущий, оборвав аплодисменты звонкой дробью по бутылке с пепси. И пошутил: – Наш юный автор извёлся в ожидании комплиментов... Вы закончили, Вадим Петрович?..

– Нет, ещё несколько слов...

И тут я вспомнил, где первый раз увидел этого Вадима Петровича – в зале пресс-конференций книжной ярмарки на ВВЦ. В очереди к микрофону. Он тогда был не в сегодняшнем импозантном пиджаке, а в потёртой джинсовой куртке, с сумкой через плечо, эдакий стройный, слегка постаревший плейбой.

Там с ним случился небольшой инцидент: уже подошла его очередь, когда откуда-то из толпы, запрудившей проход меж рядами стульев, вывернулась слегка зачумлённая тётка с какими-то бумагами. Она вцепилась в микрофон, крича: «У меня открытое письмо президенту... Я прочту...», но Вадим Петрович тут же перехватил её запястье. «Вначале научитесь культуре поведения», – отчеканил он, выворачивая ей руку, как это делают с преступниками, чтобы защёлкнуть наручники. И, наконец, после недолгой возни отняв микрофон, сообщил публике, ошарашенно наблюдавшей за этой сценой: «Я вам прочту стихи из моей пока не вышедшей книги...» Стихи не запомнились, помню лишь откинутую назад голову чтеца, разлетевшиеся седоватые космы и крикливо-агрессивную интонацию.

А потом он мелькнул, в той же куртке, по первому, нет, кажется, по второму каналу, в скандальном обсуждении кражи ребёнка разведёнными супругами, живущими в разных странах. С категорическим утверждением: таких родителей нужно уколами лишать детородной функции.

Здесь, в литературном салоне, Вадим Петрович выглядел вальяжнее, был совершенно раскованным, особенно – после аплодисментов.

– Про нашего юного автора я должен сказать: [?]н представляет собой поколение, лишённое бесполезных душевных раздраев. И это замечательно!..

Тут снова второй ряд разразился аплодисментами, от чего блондинка в алой куртке демонстративно передёрнула плечами. Я не выдержал, спросил:

– А как вы отличаете бесполезные душевные раздраи от полезных?

– О, это отдельный разговор, – охотно отозвался Вадим Петрович. – Если угодно, я потом объясню... А сейчас послушайте вот эти замечательные строчки нашего автора: Я проснулся от скрежета трамвайных колёс, / сквозняк мой сон за трамваем унёс, / Я яичницу с салом сейчас наверну, / а потом на дыбы подниму всю страну... Ну не чудо ли?.. И никаких комплексов! Мы истосковались по решительной бескомпромиссности! И вот оно, неиспорченное интеллигентным самокопанием, поколение пришло! Как там у Брюсова: ...И тех, кто меня уничтожит, / встречаю приветственным гимном!..

Под рукоплескание второго ряда Вадим Петрович, распахнув объятия, шагнул к столику, за которым рядом с ведущим сидел красный от волнения, упитанный молодой человек, тут же вскочивший. Мэтр обнял его, коротконогого, уткнувшего щекастую физиономию в вельветовый пиджак. Похлопав его по круглой спине, Вадим Петрович одарил публику снисходительной улыбкой и прошёл во второй ряд, где ему кинулись пожимать руку сверстники поэта. А к микрофону прошла блондинка в розовом жакете.