Литературная Газета, 6408 (№ 12/2013) - [42]

Когда мы вглядываемся пристально во что-то неясное, когда упорно пытаемся разгадать загадку, когда наши локти и колени стёрты в кровь от восхождения к какой-либо истине, мы обязательно проходим по освящённому коридору своей души и берём то, в чём больше всего нуждаемся. Сейчас я вам открою ещё одну тайну, только вам. Я прочитал то, что пишут по небу ласточки. "Будущее всё ещё есть".

Затем они сели на провода и стали похожи на многоточие. В жизни, а также и в литературе оно - многоточие - самая главная вещь.

ПЕРВЫЙ ТРАМВАЙ

Когда теряюсь и все попытки найти себя ни к чему не приводят, я ставлю будильник на пять утра и иду встречать первый трамвай. В это время суток его пассажиры - или безумно уставшие, или стреляющие глазами бодрячки. Им как будто вообще нет дела, куда едут - в сторону Орландовци или Надежды*. Подобные вопросы волнуют лишь нас, жаждущих первого трамвая. Ну а я обязательно хочу добраться до рассвета. Если бы мне удалось отвезти туда всех, вряд ли можно испытать в жизни более прекрасное ощущение. Я осознаю это, может быть, потому что ещё не рассвело, потому что ещё - ночь.

Вот он. Приближается. Пока его не видно, но слышно. Звенит откуда-то из бесконечности. Интересно, почему и хорошее, и плохое в жизни мы сначала слышим, а уже потом - видим. В данном случае звон кажется мне радостным. На неизвестное, человече, ты всегда заранее спешишь наклеить ярлыки - добро, зло... Трамвай неуклюже дребезжит, но приближается. Здорово.

На остановке - никого, зато в трамвае - человек десять. Здесь интереснее всего. Двое мужчин, очевидно, рабочих, о чём-то беседуют между собой. Должно быть, им заступать в первую смену. Какая-то старушка молчит, опустив голову. По-моему, она едет присматривать за внучонком, так как сыну и невестке надо поспеть пораньше на работу. Мужчина в берете со скрипичным футляром в руках уставился на своё отражение в окне. Наверное, всю ночь наигрывал кому-то на ушко. Уж не спорит ли сейчас мысленно сам с собой о величии искусства? В задней части вагона двое молодых целуются. То ли только что встретились, то ли пора расставаться. Судя по тому, как одаривают друг друга глазами и соприкасаются руками, кажется, они очень счастливы. Женщина в зелёном плаще и туфлях со стёртыми каблуками устало прикрывает веки. Не иначе как возвращается с ночной смены. Только пальцы у неё время от времени подрагивают.

Эти совсем-совсем обычные люди едут от бесконечного человечества вперёд. Но куда? Говорят, они соль земли. Но почему меня не покидает ощущение, что их сердца утомлены, а души - съёжились...

Следующая остановка. Никто не садится и никто не выходит. Единственное событие за это время, что рядом останавливается шикарный автомобиль типа "кабриолет" с откидным верхом. В нём - здоровый малый и молодящийся пожилой мужчина с двумя девицами. Одна из них то и дело виновато вскидывает взгляд на трамвай. Вдруг выскакивает из машины и прыгает в вагон. Присаживается на корточках рядом с женщиной в зелёном плаще. Единственное, что слышим: "Прости, мама..." Те, в кабриолете, начинают свистеть, призывая её вернуться к ним. Девушка машет им рукой - мол, езжайте без меня, и, как в дурном сценарии, двери захлопываются. Трамвай трогается, катит дальше. Кабриолет, рванув резко, укатывает на бешеной скорости. "Трамвайный" народ провожает его пассажиров с ненавистью в глазах.

Дребезжит наше чудо. На следующей остановке - всё новые и новые лица: озабоченные, задумчивые, серьёзные, неулыбчивые, несмотря на приветливое утро.

У меня возникает мысль подойти к водителю и попросить его включить музыку, рассказать анекдот или просто сказать пассажирам: "С добрым утром! Здоровья всем вам!"

...Но водителя нет. А трамвай движется вперёд. Что если он вдруг сойдёт с рельс?! Кричу остальным, что у нас нет водителя. Старушка крестится, мать с дочерью прижимаются друг к дружке, рабочие заходят в водительскую кабину и начинают дёргать рычаги. Ну а вдруг рельсовый путь, построенный слишком давно, неожиданно кончится? Музыкант достаёт скрипку и начинает играть. Но это не грустная музыка... Тогда в кабине появились влюблённые. И трамвай воспарил над рельсами. Поплыл в новом, светлом, голубом небе. И у него выросли крылья, как у белого аиста. И все мы ахнули, потому что это был красивый и свободный полёт. И никто не испытывал страха. Мы парили, вольные, над жизнью...

Кажется, только утром, в первом трамвае, когда его ведут влюблённые, можно испытать счастье. Попробуйте. Я там побывал.

НИЩЕТА

Об этой жизни и о той - духа - идёт речь. Неужели эта чёрная опухоль возможна в начале ХХI века при наличествующих несметных богатствах? И неужели мечтания стольких гуманистов в истории этого странного человечества ушли на ветер, затерявшись в пустынных местностях? А она, нищета, гнетёт нас, вдавливая друг в друга, выматывает силы, нужные для сопротивления, рубит ветви, готовые мечтательно распустить листья.

Чёрно-белая. Тяжёлая. Сотканная из бесчисленных нервов. И очень, очень уродливая. Вызывающая на наших лицах зловещие гримасы.

Нищета. Нынешняя.

Бедный, неуверенный, без будущего - так выглядит болгарин. Профессора собирают металлолом, двадцатилетние девицы разменивают б[?]лую стыдливость на похотливые червонцы, поэты превращаются в сторожей, но не из того самого "ночного дозора", а мёрзнут возле тёмного склада стиральных машин на окраине города, крестьяне умирают, подобно своим запущенным нивам, и время их уносит, как сухой сорняк, в заросшие репейником овраги. А оно, время, не меняется. Молчит, насупившись. Как будто чего-то ждёт. Бросить вызов небу - ради этого стоит жить. Уж не нас ли оно ждёт? Не следует ли нам...