Литературная Газета, 6396 (№ 50/2012) - [32]

В моём представлении, выставка 1962 года стала знаком развала страны. Повторяя её сегодня, организаторы на символическом уровне воспроизводят акт разрушения нынешнего, не во всём идеального государства. А это не здраво, ибо для этого не пришло время. Все люди, имеющие отношение к проекту хотя бы косвенно, подобны незадачливым магам, которые вызывают потусторонние силы, но не могут совладать с ними и первыми гибнут под обломками мира, разрушение которого спровоцировали.

- Что делать, чтобы восторжествовало здравое?

- Нужен герой. Но и герой бывает разным. Когда герой боец, который выходит перед строем и ведёт за собой в открытый бой, - это один тип, и ему соответствует одно искусство. Другой тип - Джеймс Бонд, который тайком проникает во все щели, предпочитает интригу открытому столкновению, деятель тайной разведки. И этому, с позволения, герою должен соответствовать свой тип искусства. Оправдывающий ту модель поведения, которая подразумевает вседозволенность и нравственный релятивизм. Найдём героя - вернём искусство, найдём в герое себя. Ведь искусство всегда выражает господствующие тенденции. Нам в некотором смысле навязывают сам способ видеть, показывая предметы. Так вот: артефакты относятся к сфере искусства, но способ видеть - уже культура. Сегодня проблема в том, что мы не хотим видеть то, что нам показывают условные "белютинцы", а нам это навязывают.

Нам нужен герой, а вместо него - торговец.

Беседовал Евгений МАЛИКОВ

Художник и власть, программа перезагрузки

Художник и власть, программа перезагрузки

Посещение Н.С. Хрущёвым выставки "30 лет МОСХ", состоявшееся полвека назад, стало поводом, чтобы вновь запустить на орбиту дискуссий тему "художник и власть"

Знаковое событие не только для судеб отечественного искусства, но и культуры в целом стремились торжественно и во всеуслышание обыграть организаторы и устроители помпезно обставленной Международной социальной программы 1962-2012 гг. Не будем давать оценку тому, как это получилось в совокупности разных задач, отметим лишь, что "обсуждение", на котором довелось присутствовать мне, оказалось несостоятельным, самодеятельным и тенденциозным.

Выступавшие, пожалуй, за исключением искусствоведа Ю. Герчука, пытались "тянуть одеяло на себя", утверждая приоритеты, например, "лианозовской группы" художников, преимущественно студийцев Э. Белютина, естественно, при этом не забывая и собственной значимости. Реальных свидетелей манежного действа с участием Н.С. Хрущёва найти пятьдесят лет спустя нелегко, да и тех, кто мог бы абсолютно по-новому рассказать об этом с позиций людей, обременённых достаточным жизненным и творческим опытом, очевидно, не увлекла, не вдохновила на откровенный разговор программа Манежа наших дней. Возможно, гипотетически хорошо продуманная акция кому-то показалась очередной попыткой "продвинутых" активистов утвердить за собой право "истины в последней инстанции", право решать, что такое хорошо, а что такое плохо, где актуальное, а где допотопное.

Короткий период так называемой хрущёвской "оттепели" оставил заметный след в нашей истории. Это было время надежд и ожиданий, время обновления и духовного подъёма. Искусство, культура оказались востребованными не только и не столько властью, а прежде всего обществом, которое начинало ощущать себя гражданским. Конец 50-х - начало 60-х годов прошлого века были для нас временем открытий, снятия запретов, появления книг авторов, о которых мы только слышали, но никогда не читали, экспериментов в театре, правды жизни в искусстве... Нельзя сказать, что всё это было иллюзией. О хрущёвской "оттепели" и её последствиях немало сказано, написано, снято документальных фильмов, иными словами, в привычном историческом, социально-политическом, культурологическом аспектах всё давно известно и изучено. Настал час взглянуть на тот период под иным углом зрения, начать говорить об искусстве на языке самого искусства. Немногие произведения художников тех лет выдержали испытание временем. Работы представителей андеграунда, нонконформистов в большинстве своём носили вторичный характер, либо обусловленный неким протестом с междометиями, а носители испытанных идеалов, "официальные" мастера не успели перестроиться и оставались во власти утопический мечты. Вместе с тем выставка "30 лет МОСХ" стала открытием хорошо забытого, прорывом в новую реальность. Говоря о восстановлении в правах так называемых формалистов 30-х годов и о художниках, устремившихся навстречу творческой свободе, таких как Николай Андронов, Павел Никонов, Виктор Попков, Андрей Васнецов, Таир Салахов, Гелий Коржев, Дмитрий Жилинский, Эдуард Браговский, Игорь Обросов, Эрнст Неизвестный и ряд других, имена которых не менее достойны быть упомянутыми, мы имеем в виду не некую социально-политическую, идеологическую подоплёку, внедрённую в живую ткань искусства, а прежде всего подразумеваем уровень профессиональной культуры.

Конечно, вопрос в том, какую идеологию исповедует художник, отнюдь не праздный. Однако можем ли мы с уверенностью сказать что-то в этом контексте о Мироне или Поликлете, Альбрехте Дюрере или Вермере Делфтском. Да и важно ли это для нас сегодня. Поэтому программные заявления современных кураторов искусства о необходимости актуализировать творчество, духовную среду, во что бы то ни стало, любыми средствами реформировать традиционные формы существования культуры не всегда оправданы благими намерениями. Нельзя проходить мимо манипуляций общественным, творческим сознанием в угоду своекорыстным интересам, ограничивать свободу профессионального самовыражения художника кураторскими условиями и правилами.