Литературная Газета, 6380 (№ 32-33/2012) - [14]

* * *

Десант декабрьских стрекоз

В дублёнку запечатал душу,

Уже нешуточный мороз

Трясёт прохожего, как грушу.

За прыткой феней воробья

Следят прослушка и наружка:

Какое в нём таится "я"?

В мозгах - утруска и усушка.

Цыганский табор облаков

Кочует ("сами мы не здешние"),

Стога, как мамонты веков,

Сосредоточенно неспешные.

Снег созидает мир с нуля,

(Хотя его и не просили),

Укрылась саваном земля,

Метут позёмки по России.

На запорошенном дворе

Колодезный певучий ворот

С утра выводит ноту "ре",

Рыбак осваивает Сороть.

Зима, которой несть числа,

Поминки в лагерном конверте[?]

Снега пройдут, как жизнь прошла, -

Банальный путь - от взлёта к смерти.

* * *

Конский топот созревших яблок,

Деревянные думы изб.

Глухари, наклевавшись ягод,

Осовело сползают вниз.

Этот рай вызревал подспудно,

Как в корчагах тёмных вино.

В эту ночь захмелеть нетрудно

И влюбиться немудрено.

Вызревают на лунном гриле

Немудрящий харч рыбаков,

Белоснежные перси лилий

И каштаны майских жуков.

Спит серийный убийца - коршун,

Спит его мелкокостный корм,

Спят Урюпинск, Пропойск и Корсунь,

И Гурзуф, проморгавший шторм.

Лишь луна над вселенским вечем -

Для прохвостов и недотёп -

Льёт прохладный елей на плечи,

А на лоб почившим - иссоп[?]

* * *

Бедный сапиенс! -

Не успел родиться - уже хоронят.

Смерть и жизнь, как лаз[?]нья, -

идут слоями.

Впрочем, кто из живущих думает

о Хароне?

Самодостаточны люди, сиречь славяне.

Даже кто ростом с груздь, грехов -

как песка морского,

За короткий век успеваем накуролесить.

И пока несёт нас борт от Читы

до Пскова,

Успеваем прожить не часы, а, наверно,

месяц.

Дальше некуда ехать, то бишь лететь,

Ибо дальше для вас раскрывает

объятья Вечность

И с венками встречает

в пункте конечном

Смерть,

И Харон-паромщик вас ждёт

воспитанно на конечной[?]

* * *

Где медлит невод и мечется карп,

Чтоб выплеснуть смертный страх,

Свой куш не упустит воровка кар-р,

Таясь на стрёме в кустах.

Неделю - week, а как будто век,

Сетями тралят затон

Речные хищники Чук и Гек.

Куда ты смотришь, закон?

Гребут на лодках, сужая круг,

Вокруг сумятицы рыб.

В придонный слой уходит испуг,

Предсмертный жаберный всхлип.

Сквозь сито сети - вплоть до малька -

Процедят братья затон,

Пока от боли корчась, река

Русалочьим бьёт хвостом.

* * *

Как плачут яблоки во сне,

Ошеломлённые паденьем!

А время копится на дне

Ничком лежащего растенья.

Крадётся вдоль покатых крыш

Луна серебряною кошкой.

И промышляющая мышь

Её пугается немножко.

Лягушка гладит свой живот[?]

Усталость в нас перегорает.

Не мы живём - нас Бог живёт,

Но вряд ли доживёт до рая.

Нас там - увы! - никто не ждёт,

Как не давали жить на этом,

Где жизнь как скверный анекдот -

С женой и выпавшим скелетом.

* * *

Я - один. Всё своё ношу с собой.

Моему носимому сносу нет.

На шпану гляжу: у них - по ножу,

В кустах по бомжу: "- Остограмься, дед!"

То ли гопники здесь собрались на разбой,

Чтобы счёты свести с судьбой.

Я - один. Всё своё уношу с собой.

Дождь плетётся за мною вслед.

Помолиться, вывернув звук к нулю.

Не хотел терять - не имей.

Чтоб Господь услышал твои "молю",

Не нужны ни гугл, ни е-мейл.

* * *

Глазунья луны на сковороде небосвода.

Хочется жрать, но зато - зашибись! -

свобода.

Вещи лишь кажутся - сало в прожилках,

булка.

Только в брюхе пустом, как в пещере, гулко.

Боже, Тебе звонит бездомный один

человечек:

Мне бы супчика с хлебом, Ласковый,

Добрый Боже!

А в ответ: "- С вами говорит

автоответчик.

Абонент недоступен. Перезвоните позже[?]"

Абонент недоступен.

В молчанье Его неизвестный

грамматике вид.

Человеков, как тьма, накрывает Его

немота.

Поцелуй распятье, и пекло Его любви

Превратит в графит целующие уста.

* * *

Как из ведра изобилия, льёт.

И просвета нет.

Смыло кота Базилио и унесло в Бразилию,

Как неживой предмет.

Ливень нас превращает в глубоководных рыб,

В неизвестный грамматике вид.

Жестикулируя плавниками, лови,

как планёр, поток,

Чешуёй обрастая, лети-плыви, индивид!

Твоё дело - вода, песок, вот уже

и Владивосток.

Снова Дарвин в чести[?]: всё вернулось

на кру[?]ги своя -

Мать-пучина, жабры, севрюжий хвост[?]

И напрасно нас ждут на земле необсохшей

дела, семья

И лошадка, везущая в хлябях великих

хворосту воз.

«Наполненный светлой травой и беспомощной речью»

«Наполненный светлой травой и беспомощной речью»

ВПЕРВЫЕ В "ЛГ"

Алексей МАВРЕНКОВ

Автору 32 года. Родился в г. Находка Приморского края. Живёт в Москве. Пишет стихи и прозу. Публиковался в приморских периодических изданиях, в сборнике литстудии "Жизальмо" и др.

За Уралом

В таёжном краю за Уралом

Есть брошенная застава,

Домишки стоят устало,

Травою позарастали.

Мышиным горошком увиты

Заборы, калитки, корыта,

Не помнят могильные плиты

Тех, кто под ними зарыты.

И летят составы

Мимо той заставы

Домиков со ставнями

Резными, старыми.

В таёжном краю за Уралом

Простые суровые нравы,

Холодные долгие зимы,

Там почва, в которой лежим мы.

Которой принадлежим.

И летят составы

Мимо той заставы

Домиков со ставнями

Резными, старыми.

Самолёт

Мой самолёт умер ещё до взлёта,

Мой самолёт умер в сухой траве, и

Вот он, на полароидном фото,

Не в центре, а чуть левей.

Геометрия смерти, треуголка распоротых

крыльев.

Рулёжка, разбег и взрыв.

Дуэлянты винтов смотрят, спорят:

жив, не жив...

Медленный выход. Из тела тело выкинул,

Отодвинув потрескавшийся колпак.