Литературная Газета, 6376 (№ 28/2012) - [22]

Самое смешное, что Акунин пишет серьёзно. Он действительно так видит своего аристонома в трудных условиях, уважает его и уважает себя в нём - недаром они слились в философском трактате. Он готов увидеть себя вот так, рядом с историей, и чтобы какой-нибудь красный Панкрат Рогачов всегда мог избавить его от погибели, а какой-нибудь белый Пётр Бердышев щедро дарил деньгами и возможностями, и Акунин считал бы, что это судьба так испытывает его на прочность, и уважал бы себя.

А рядом возились бы чёрные, грубые, страшные, недоразвитые. В это трудно поверить, но в пятисотстраничном романе нет ни одного сколько-то значимого привлекательного персонажа из необразованного народа. Зато в нём есть не один пассаж, где какой-нибудь солдат с перекошенной от пьянства рожей или толстая неряшливая баба рассуждают, что простой народ слов не понимает, "нас бить надо". А вот выдержка из судьбоносного письма Антона Клобукова (которое сам он почитал высшим взлётом своей самостоятельности): "Чем мы[?] культурные россияне хуже крестьянско-рабочей массы? Да мы несравненно лучше, мы высший продукт национальной эволюции! Мы в массе своей порядочны, честны, отзывчивы, чувствительны к красоте и терпимы к инакости. Они же в массе своей грубы, жестоки, примитивны, раболепны перед сильными и безжалостны к слабым[?] Они хотят нас истребить до последнего человека; мы же им, недоумкам, желаем только добра". Далее следует рассуждение, что их, грубых, раболепных, бить всё равно не надо, а надобно развивать в них добрые чувства.

Пусть читатель вспомнит своих предков, среди которых, вероятно, были и представители "крестьянско-рабочей массы" - много ли он вспомнит таких, кто желал быть битым, а равно и быть недоумком, которому прекрасные, милые люди снисходительно желают добра.

Это стремление во что бы то ни стало показать необразованную Россию дикой, страшной, несамостоятельной - и всё равно самостоятельно-виноватой в своих бедах (интеллигенция согласна принять единственный упрёк: она недостаточно просвещала грубый народ) - превращает книгу Чхартишвили в китч, карикатуру, поскольку в каждой главе вступает в противоречие даже с убогой, экспериментальной, усечённой акунинской реальностью. Другое дело, что это несовпадение нигде не останавливает автора: он всё равно сделает тот вывод, которого требуют его пристрастия.

Неразвитая девушка Паша (которая предположительно не может заботиться о себе сама) призвана заботиться о том, чтобы Антон Клобуков "не остался без ухода" и фактически спасает его от отчаяния и от голода - что не помешает Акунину затем превратить её образ в вульгарный и отталкивающий. Другой пример: Антон Клобуков получает указание распечатать заклеенное на зиму окно. Он теоретически знает, как это делается, но, не умея, зовёт на помощь караульного солдата. Солдат домашних премудростей не знает, и это вообще-то не его обязанность. Он выбивает окно и уходит. Стоит ли говорить, что этот казус безоговорочно истолкован автором в пользу интеллигента, а солдат - грубый и бесхозяйственный хам в сапожищах.

В "Аристономии" есть ещё много занятного. Есть сражение русских с поляками, где русские представлены жестокими уродами, истребившими беззащитных польских юношей, а поляки - жестокими, но отважными и справедливо-мстящими. Есть непременный еврейский погром, в котором звероподобность армии рус[?]ского простонародья, как и желалось показать, становится поистине чудовищной. Уважение к людям, как к своим персонажам, так и к своим читателям, отнюдь не следует из самоуважения писателя - вот главный вывод, который можно сделать из акунинской "серьёзной" книги. Вывод противоречит авторской интенции, но когда подменяешь литературу политической прокламацией, другого ожидать трудно.

Борис Акунин-Чхартишвили.Аристономия.-М.: Захаров, 2012. - 544 с. - 79 000 экз.

Цветаева: Франция, площадь Церетели

Цветаева: Франция, площадь Церетели

СОБЫТИЕ

Во Франции, в департаменте Вандея, при впадении реки Ви в Бискайский залив, в скромном курортном городке Сен-Жиль-Круа-де-Ви, пасмурным ветреным днём в парке на набережной при большом стечении местных жителей под музыку Чайковского из репродукторов (парадоксально к месту и неожиданно звучал фрагмент из увертюры "1812 год" с цитированной там "Марсельезой") небольшой подъёмный кран оторвал от земли деревянный ящик с надписью "Россия-Франции".

Из ладно сбитого из струганых досок короба вдруг хлынули струи воды (след непрестанных дождей?) и заблистали на миг в луче выглянувшего солнца. Словно окроплённая небесным прикосновением, открылась вдруг в солнечное - средь драматических облаков - мгновение скульптура Марины Цветаевой в бронзе.

Марина Ивановна была здесь, как и Сергей Прокофьев и Константин Бальмонт. В 1926 году она провела целых полгода в курортном городке Сен-Жиль-сюр-Ви, который влился позднее в нынешний Сен-Жиль-Круа-де-Ви. Есть здесь и Аллея Марины Цветаевой, которую в 1993 году открывал Александр Солженицын.

Мэр города, приветствуя приглашённый на Атлантическое побережье французской стороной памятник работы Зураба Церетели, говорил, что в эти минуты Сен-Жиль-Круа-де-Ви обретает мировое звучание и вместе с этим - он надеется - международное значение.