Литературная Газета 6325 (№ 21 2011) - [58]

Как музыкант он любил импровизацию, как литератор – держался жизни. Выпустил томик пьес и сборник стихотворений, несколько прозаических книг. Всякий исполняемый им романс или фортепианная пьеса всегда звучали будто внове: через знакомые нам мелодии он рассказывал о себе – добром, ребячливом и одновременно мудром.

Всякое его сочинение, любое из повествований, будь то рассказ или драма, повесть или стихотворение, основывались на мире сущном – на его красоте и тайне, на его вечной неустроенности или извечной неповторимости.

Конечно, основой большинства сочинений Григория Гаверова был тот опыт, который он наработал, будучи поначалу помощником прокурора и следователем в одном из районных центров области, а уже после этого – нажитый в иркутской адвокатуре и на профессорской кафедре.

Случалось, что заковыристый сюжет Гаверов отыскивал в общении с теми, кого мы называем «простыми людьми». Бывало и такое, что он разрабатывал тот или иной сюжет с оглядкой на большую литературу (одна из его книг называется «Дон Жуан и правосудие»). «Простых людей» он любил особенно: и его матушка, и воспитавший его отчим, как и всё их окружение, были из них.

К литературе Гаверов прикипел сызмальства – не просто читал того или иного писателя, а «присваивал» его: проживал с ним долгие годы жизни, как с родным и близким человеком, горячо соглашаясь или, наоборот, яростно споря. Так было у него с Достоевским, Толстым, Горьким, Пушкиным, Есениным, Окуджавой, Евтушенко, Галичем, Нагибиным, Высоцким, Астафьевым и Солженицыным.

Конечно, он с особой ревностью взглядывал на тех литераторов, с кем жил рядом, и в первую очередь на иркутян – Валентина Распутина, Геннадия Машкина, Юрия Скопа, Марка Сергеева и Владимира Скифа, Станислава Китайского и Ростислава Филиппова. Последние вскоре безоговорочно приняли его и как литератора.

Книжки, которые он начал выпускать уже в достаточно солидном возрасте, читаются по сей день. Я видел их почти рассыпавшимися от частого обращения на книжных полках иркутских инженеров, студенческих наставников, остепенённых юристов, простых рабочих и влюблённых девушек.

В год своего семидесятилетия Григорий Степанович получил рекомендацию в писательский союз от лауреата Государственной премии СССР Анатолия Преловского…

Меня согревает то, что одна из моих книг вышла в соавторстве с ним, моим другом и учителем, под общим названием «До и после приговора».

В отличие от меня писатель Гаверов умел в своих книжках повеселить читателя: читаешь одну за другой его адвокатские истории и хохочешь, как над свежим анекдотом. Правда, потом, отсмеявшись, начинаешь серьёзно и грустно размышлять о несовершенствах человеческого бытия, о неизживаемости наших слабостей, и, наконец, поостынув, начинаешь понимать: берясь за перо, литератор Гаверов хотел нас не только посмешить…

Кажется, то, что он делал, можно свести к тому, что мы называем моралью. Вероятно, поэтому в его литературном наследии есть и басни, и притчи, и баллады, которые заставляют читателя, недолго думая, понять, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Сегодня басни не в чести: прямая мораль отпугивает. Но разве возможны без них ранняя юность, мятежная молодость или уже устающая от всякой новизны зрелость?

Я знаю, что нынешняя поэзия боится ясной речи, что стихотворцы нового призыва предпочитают говорить «непонятно», «темно» и «грубо».

Гаверов старомоден: и в стихах, и в прозе он говорит о вещах вечных – о первой любви, о незаживающих ранах предательства и вечно горящих цветах воображения.

Думаю, что людям – когда бы они ни жили – будет необходимо именно такое:

На качелях мы в парке качались.

Пролетали, смеясь, над горой.

До рассвета потом любовались

Ангарой, Ангарой, Ангарой!

Сколько раз мы гуляли по берегу.

За тобой наблюдал я тайком.

Ты по камушкам кругленьким бегала

Босиком, босиком, босиком.

Ветки яблони пьяные, снежные

Я у пчёл для тебя отнимал.

Губы тёплые, пухлые, нежные

Целовал, целовал, целовал.

Естественно и заразительно? Несомненно. Талантливо? Да!

А ко всему этому ещё и живой человек слышен, и музыка в нём живёт – а разве бывают стих, да и проза без человека и музыки?

Профессор Гаверов был разнообразно талантливым человеком: не только прекрасным учёным, педагогом, литератором и адвокатом, – он всю свою жизнь любил природу, родной Байкал, к которому с юности был привязан:

В эту летнюю ночь я уснуть не могу.

Я не знаю, что вдруг со мной стало.

Я стою на высоком крутом берегу

Над огромною чашей Байкала.

Сколько лет ты, Байкал, здесь один отдыхал,

Был хозяин в краях этих дальних,

Сколько песен пропел,

Сколько бурь отшумел,

Сколько вод ты здесь выпил хрустальных!

Кроме того, мой учитель и друг был заядлым рыбаком и охотником, азартно играл на бильярде, слыл гостеприимным и хлебосольным хозяином.

Григорий Степанович был большим жизнелюбом, при этом оставался скромным человеком, боготворил семью, знал цену дружбе, лелеял своих воспитанников, которые сегодня широко представлены во всей правоохранительной системе страны.

Он тонко чувствовал людей и ритм жизни. Именно поэтому, предчувствуя смерть, за два месяца до кончины написал стихотворение «Прощание с друзьями», где есть такие строки: