Литературная Газета 6324 (№ 20 2011) - [54]

– Да, я часто слышу, что подобные линии провоцируют повальное доносительство, ведь кто угодно может позвонить и рассказать, что в такой-то семье якобы плохо обращаются с детьми. На самом деле горячая линия – всего лишь инструмент, который сам по себе не может быть плохим. Всё зависит от того, как его использовать. Например, наша горячая линия рассчитана не только на примитивный мониторинг, но и на организованную помощь семьям, родителям и детям в самых разных ситуациях. Например, недавно к нам обратилась мама девочек, которая, извините за прямоту, сказала, что её дети подвергались сексуальному насилию со стороны родственников. Мы начали работу по этому звонку, всё подтвердилось, и сейчас идёт следствие. Этой маме не к кому было обратиться, кроме нас. Так что же? Нужны горячие линии или нет?

Нам вообще нужна целостная система защиты прав семьи, родителей и детей, потому что пока всё держится на энтузиастах. Даже наша горячая линия может не так много. У нас есть телефонный аппарат, бумага, ручка и некоторые знания, но нет денег и нет тех рычагов, которые есть у высоких чиновников.

Беседы вела Светлана ЛЫЖИНА

Телефоны горячей линии помощи семьям, родителям и детям : 8 [phone]; 8 [phone]

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 4,5 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии:

У благоденствия – свои кошмары

Человек

У благоденствия – свои кошмары

ДНЕВНИК ПСИХОЛОГА

Павел ГУРЕВИЧ, доктор философских наук

Мальчик казался подавленным и безвольным. Мама, напротив, источала энергию:

– Доктор, это наш единственный наследник. Денег мы не пожалеем.

Контраст между угрюмостью подростка и воодушевлением матери создавал ощущение неестественности происходящего. Мама между тем излагала печальную историю. Ребёнок катался на мотоцикле, который ему подарили по случаю окончания первой четверти. Упал, ушибся, началось непроизвольное мочеиспускание.

Мальчик отворачивается к окну. Мама суёт мне рентгеновский снимок и демонстрирует медицинские познания:

– Ребёнок плохо спит. Стал нервным. Ушёл в себя. Психотропные окончательно понизили жизненный тонус.

Подхожу к мальчику. Он отрешённо смотрит в окно, однако глаза не пустые. Подросток явно видит перед собой какую-то неотвязную картину. Кладу ему руку на плечо:

– Расскажи, пожалуйста, как ты упал с мотоцикла.

Бормочет что-то про коробку передач.

– Доктор, – вмешивается ставшая вдруг властной мама, – история с мотоциклом не по вашей части. Это травма, ушиб… Мы к вам из-за нервов. Я советовалась со знакомыми. Сын невменяем. Ходила к Махариши, просила мантру. Но сын отказывается произносить молитву. Он борется со своим недугом и старается быть начеку. В этом изюминка…

Прошу мальчика сесть в кресло. Нарочито долго делаю записи, затем спрашиваю:

– Хотите знать моё мнение? Мотоцикл тут не главное. Патология вызвана парализующим воздействием испуга. Но не от падения. Скажите, не было ли в жизни ребёнка серьёзных потрясений? Смерть близкого человека? Неожиданное насилие? Что-нибудь в этом роде?

Дама смотрит на меня с немым превосходством:

– Серьёзные потрясения? Насилие? Вы хоть представляете себе наш быт?! Когда хоронили бабушку, мальчика нарочно отправили в деревню. У ребёнка репетиторы, гувернёр… Небольшое физиологическое отклонение от ушиба, и всё. Нужны нетрадиционные средства…

Теперь мальчик смотрит на меня с иронией. Я придвигаю кресло к столу.

– Насколько я понимаю, вы относите себя к людям, которых называют «новые русские»? Расскажите подробнее о своей жизни. Часто ли ребёнок бывает с вами?

– По утрам мы все вместе… Перед уходом на работу папа любит выпить кофе. Мы обмениваемся новостями. Собираем сына в гимназию. Наш гувернёр умеет водить машину.

– Ну и о чём обычно идёт речь?

– Отец рассказывает о делах фирмы, о денежном курсе, всяких разборках, о знакомых.

Мальчик вздрагивает.

– У вас хорошие друзья? Что вы знаете о партнёрах фирмы?

– Что вам сказать? Обычные деловые люди.

Подросток съёживается в кресле. Я с недоумением наблюдаю за ним.

– Дружите семьями?

– Пожалуй, нет. Вот когда был жив дядя Лёша… Он работал на смежной фирме.

– Умер?

– Его убили! Разве вы не читали об этом в газетах? Наёмник сделал шесть выстрелов. Дядя Лёша скончался прямо на месте.

Мальчик поднимает на меня глаза. Его сотрясают рыдания, возможно, он дружил с покойным.

– Эдик совсем не знал дядю Лёшу, – продолжает мама. – Когда его убили, мальчик был в деревне.

Подросток смотрит на меня со знакомым отрешением. Он уже успокоился. Я спрашиваю его:

– Отчего ты думаешь о дяде Лёше? Что ты знаешь о нём?

– Так, вообще… Папа часто говорит: преданных людей мало и их убивают. Скоро убьют всех…

Эдик явно хочет открыться, но что-то ему мешает. Я закрываю дневник. Уславливаюсь о новой встрече. Потом подхожу и притягиваю мальчика к себе. Неожиданно для меня он произносит:

– Они и папу убьют… Я видел сон. У меня выхватили чемодан, в котором лежал дядя Лёша. Я долго бежал за ним. Хотел догнать. Чемодан раскрылся, и оттуда вывалился мёртвый папа…

После ухода посетителей я долго не могу успокоиться. У благоденствия – свои кошмары…