Литературная Газета 6317 (№ 13 2011) - [13]

Вот вам и новое Евангелие от Макара – музыканта, кулинара, путешественника, а теперь ещё и богослова. Скажете, смешно? Так и над теми евангелистами посмеивались и не принимали их всерьёз. А этот пишет на полном серьёзе, пребывая в твёрдой уверенности, что его весть именно благая и что, делясь своими откровениями, он делает нашу жизнь лучше.

И было бы удивительно, если б Макаревича с его обширным кругом интересов не волновал глобальный вопрос обустройства России. И гигант мысли, разумеется, расставляет все точки над «i»: «Мы можем сколько угодно кричать о нашем российском величии и мировом могуществе, но догоним и перегоним Америку только в тот день, когда обнаружим, что научились жить без заборов. Вы способны представить себе Россию без заборов?» Ну вот и замечательно, выход из тупика найден. Величайшие умы напрасно переводили тонны бумаги, пытаясь постигнуть феномен России, а всё дело, оказывается, в заборах. Почему бы тогда новоявленному евангелисту не подать личный пример тупому российскому обывателю и не снести забор вокруг своего дома? Предшественники Макаревича, оставив всё земное, пошли за Иисусом, а что же наш маэстро, неужто даже на такую малость не способен? Чего же он перекладывает всё на Бога: «Господи, сделай что-нибудь с нами со всеми. Если сможешь». Э нет, мил-человек, на Бога уповай, а заборчик-то разбери, иначе кто тебе поверит?

Но, наверное, времени не хватает на такой подвиг, это ж не какие-нибудь жалкие шесть соток, там потрудиться надо. Да и мировые проблемы отвлекают, понятное дело. Пока мы тут погрязли в политике и быте, спрятавшись за покосившимися заборами, над Галапагосскими островами сгустились тучи: «Новый президент Эквадора первым делом снял статус заповедника с Галапагосских островов. Это был один из последних заповедников в мире, хранивших жизнь Океана…» Разумеется, наш герой не мог остаться в стороне. «Я написал письмо этому президенту», – сообщает он. И тут же добавляет, что чувствовал себя идиотом, когда писал это протестное письмо. Тогда зачем писал? Нормальный человек именно тем и отличается от идиота, что способен отвечать за свои поступки.

Хотя, конечно, логику тут искать не стоит. Выдающиеся люди часто совершают необъяснимые поступки, да и в жизни с ними приключаются чудесные истории. Привёз Макаревич из Африки экзотические маски, и вот что из этого вышло: «Маски… были недружелюбными – морды каких-то африканских духов, видимо, злых… Спустя некоторое время решил я новый дом освятить… Я съездил за батюшкой в Москву, мы приехали ко мне, попили чай с мёдом и вареньем, потом батюшка достал свои причиндалы, святую воду и приступил к делу. Он обошёл весь дом, читая молитву и окропляя стены святой водой. Маски батюшке сразу не понравились, я это почувствовал. Никаких вопросов насчёт них он мне не задавал, но когда я отворачивался, глядел на них недобро и брызгал на них водой даже с некоторым остервенением… На следующий день я случайно подошёл к маскам близко и увидел невероятное – все они были покрыты длинными и глубокими вертикальными трещинами… Я дождался вечера и, потрясённый, побежал к моему соседу Леониду Ярмольнику делиться чудом. Лёня видел маски целыми и согласился на чудо посмотреть. Мы вернулись ко мне, и тут чудеса продолжились – трещин не было. Не то чтобы они сжались и стали ýже – их не было и в помине: я даже принёс лупу… Лёня посмотрел на меня с сожалением, посоветовал не увлекаться спиртным, чаще бывать на свежем воздухе и ушёл».

В этом рассказе прежде всего любопытно отношение Макаревича к религии. Если не веришь в Бога, то к чему этот выпендрёж с батюшкой и освящением? А если веришь, то как смеешь предметы религиозного культа иронично-презрительно именовать «причиндалами»? От этого за версту несёт совком, столь нелюбимым нашим высокоморальным мужем. Относительно же мистической составляющей данной истории никаких вопросов не возникает. С загробным миром у Макаревича давние и прочные контакты. Он, например, пишет на тот свет письмо актёру Леониду Филатову, уверенный в том, что послание дойдёт до адресата. Физически ощущает присутствие рядом умерших людей и даже знает, о чём они думают: «Терпеть не могу похороны, особенно наши, российские – тяжёлый, весь пропитанный суевериями обряд. Хорошо, что перестали нанимать плакальщиц. Мы прощаемся не с человеком, а с его телом. А его там давно уже нет. А сам он – я это физически чувствую – находится в этот момент где-то совсем рядом с нами, смотрит на всё это дело и очень не одобряет наших страданий, ужасных речей и общего мрачного пафоса происходящего».

Хочется спросить: а в других странах на похоронах иначе? Там что, танцуют и веселятся? Не сомневаюсь, что где-нибудь на Папуа – Новой Гвинее так и поступают. И не исключено, что в следующей книге Макаревич опишет этот занимательный обряд, не забыв упрекнуть соотечественников в том, что они чрезмерно суеверны, мнительны и угрюмы.

Поразительно, но он действительно убеждён в масштабности собственной фигуры. Даже в тех местах, где он пытается писать об этом с иронией, вылезает его необъятное «Я», отчего становится неловко за автора: «Мы с «Оркестром Креольского Танго» собирались в Лондон – записывать новый альбом, и меня преследовала идея: записав его, тут же выпустить, сделать человечеству такой предновогодний подарок…» Неблагодарное человечество, как водится, не оценило широкий жест, нагнав на Макаревича тоску. Сумрачный гений совсем было разуверился в наших способностях: «А ведь мир меняется с каждым днём, и завтра может случиться так, что вообще никто не поймёт, о чём я».