Литературная Газета 6310 (№ 05 2011) - [71]

Эта встреча – своего рода откровение о поэте.

Фёдор Тютчев как-то назвал Пушкина «первой любовью» России. Он, несравненный певец любви поздней, прощальной, наверное, заметил, что в нашем отношении к поэту порою проглядывает нечто по-юношески чистое, нежное, хрупкое.

Впоследствии из тютчевской метафоры, как из доброго зерна, выросла обширная и разнообразная литература футурологического оптимизма. В её создании участвовали многие выдающиеся деятели. Пушкин был объявлен обязательным и влиятельным субъектом отечественной истории, истории вечно длящейся и по определению восходящей. Эта духоподъёмная, подчас очень глубокая литература, пожалуй, сводима к такой формуле: с Пушкина у сменяющихся российских поколений начинается очередной, полный трудов и свершений день; так, циклично, было и будет впредь, и у внуков вырастут свои внуки, которые тоже преклонятся перед поэтом; и простоит до скончания века сама Россия.

Но в подобную вневременную, застывшую философию можно только верить. Лишь глубокая, не допускающая сомнений (если угодно, слепая) вера позволит человеку отправлять в копилку занятных совпадений или игнорировать вовсе вереницу фактов, не укладывающихся в изложенную выше схему.

Подразумеваются, в частности, прощальные жесты наших соотечественников. На протяжении уже почти двух веков ими, жестами, спорадически декларируется, что таинство истинной встречи с Пушкиным нередко окрашено в эсхатологические тона и происходит на «закате печальном».

«Странные сближения» слов и уходов происходили ещё в пушкинскую эпоху, в пору зрелости поэта, когда он в сознании современников постепенно превращался и наконец превратился из Сверчка в «явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа» (Н.В. Гоголь). Уже в тех, отдельных и в чём-то случайных «сближениях» можно при желании разглядеть зарождение некоей центростремительной, «иррациональной» тенденции.

Так, Дмитрий Веневитинов написал послание «К Пушкину» в 1826 году, а через год его не стало.

Чудаковатый дядюшка стихотворца, Василий Львович, тоже отметился предсмертным посланием «А.С. Пушкину»:

Племянник и поэт! Позволь, чтоб дядя твой

На старости в стихах поговорил с тобой!..

Сорокавосьмилетний Николай Гнедич сочинил стихи «А.С. Пушкину, по прочтении сказки его о царе Салтане и проч.» в 1832 году, не прошло и года, как похоронили и переводчика древних.

Потом ушёл Пушкин, а всё осталось по-прежнему.

Даровитый и бесшабашный Александр Полежаев создал цикл «Венок на гроб Пушкина» в 1837 году, сам же лёг в землю в 1838-м.

Незадолго до кончины, в 1846 году, завершил свой главный труд, «Сочинения Александра Пушкина» (целых одиннадцать статей), Виссарион Белинский.

На московском пушкинском торжестве 1880 года бесчисленную публику особенно восхитили речи Фёдора Достоевского, Ивана Тургенева и Александра Островского; все указанные ораторы тогда уже стояли на пороге вечности. Помянем заодно и престарелого графа Владимира Сологуба, чьи юбилейные стихи «На памятник Пушкину» датируются тем же 1880 годом, а земные дни завершились в 1882-м.

Двадцатый век вознёс «наше всё» ещё выше и тем самым укоренил разительный обычай.

С «весёлым именем» на устах исчез в «ночной тьме» автор «Двенадцати».

Схож финал Валерия Брюсова: в 1923 году – «Вариации, на тему «Медного всадника»», в 1924-м – смерть.

Сергей же Есенин за год до кончины написал стихи «Пушкину» («Мечтая о могучем даре…»):

…Я стою, как пред причастьем…

А «Письмо к сестре», где упоминается «Саша», вышло из-под его пера аккурат в 1925-м, трагическом.

В изгнании, в зарубежной России, творилось нечто схожее: «солнце нашей поэзии» пребывало в зените. И люди, никогда ранее не принадлежавшие к записным пушкинистам, вдруг, будто по какому-то наитию, приходили к пушкинскому алтарю.

Серию статей о поэте создал в закатные годы жизни оригинальный мыслитель Владимир Ильин.

Под стать ему действовал на седом излёте историк Александр Кизеветтер.

Спорную, но крайне любопытную книгу «Пушкин и музыка» выпустил в Софии в 1926 году, за месяцы до могилы, поэт и публицист С. Серапин (Сергей Александрович Пинус).

У «гробового входа» обратился к Пушкину и лингвист князь Николай Трубецкой.

«Своим Пушкиным», стихами и прозою, попрощалась со «скалозубым, нагловзорым» поэтом и заодно с опостылевшей эмиграцией Марина Цветаева, отправляясь в Советскую Россию на верную и скорую погибель.

А Георгий Иванов за четыре дня до кончины, собрав остатки сил, продиктовал Ирине Одоевцевой строки, адресованные «Александру Сергеевичу»:

Вы мне всё роднее, вы мне всё дороже.

Александр Сергеевич, вам пришлось ведь тоже

Захлебнуться горем, злиться, презирать,

Вам пришлось ведь тоже трудно умирать.

Так что перечень «исторических лиц», для которых Пушкин в XIX и XX столетиях явился воистину последней, выстраданной и умудрённой любовью, весьма обширен.

Ещё более внушительна группа тех завсегдатаев энциклопедий, кто обратился к поэту в экстремальные моменты своей жизни, в пору тяжких испытаний и замаячивших впереди смертельных рисков. И для таких людей, вынужденных до срока завершать насущные дела и подводить итоги, Пушкин тоже становился поэтом кануна, более того, своеобразным мирским (зачастую единственным) духовником.