Литературная Газета 6310 (№ 05 2011) - [28]

…Соблюдены по меньшей мере три главных черты канонического портрета. Как я уже сказал, преогромный ножик, открытый рот и, самое главное, танец на трупах.

…Самое жуткое изображение Кали – на плакате «Родина-мать зовёт», помните, такая седая весталка в красной хламиде. Именно её суровый лик был последним, что видели колонны солдат, которых приносили в жертву к седьмому ноября и первому мая… Только избранный может, увидев фотографию волгоградской статуи, узнать в ней богиню смерти».

Хотите политического памфлета? Есть, как не быть, наши искатели истины иной раз бывают политизированы, так не упускать же эту клиентуру: «...В те годы, когда Гайдар спасал страну от голода, а Чубайс от холода, Добросвет несколько раз сберёг Россию от вторжений из кетаминового космоса, причём зону конфликта чудовищным усилием удалось удержать в границах его собственной психики».

А добавить к этому ладно скроенный сюжет – и становится понятно, в чём обаяние Пелевина. Баять он ловко умеет…

Ругают Пелевина очень аккуратно. Откровенных ляпов в его книгах не так уж много, а ореол культовости давит даже на тех, кто сам вряд ли найдёт слова в обоснование величия ПВО. «Любой этнограф, знакомый с особенностями евразийского детства, знает, что в подростковой среде соблюдаются строгие социальные протоколы, нарушение которых чревато такими же последствиями, как неуважение к тюремным табу». В среде читателей ситуация сходная…

При этом всякий момент или эпизод, за который можно было бы обругать от души, будь произведения Пелевина писаны строго всерьёз, подаются так, что невозможно понять, на чьей стороне автор и каково его собственное мнение. И над кем же он в конечном итоге глумится.

Несомненная одарённость, умелая манипуляция брендами и трендами из всех областей современной материальной и духовной жизни – и вот вам феномен ПВО. Многие пытались повторить успех, но ни у кого не получается изящно замаскировать свою расчётливость.

Каждый волен понимать как хочет. Из-за такой многозарядности эффект ПВО и оказался не в пример сильнее эффекта «Духлесса», ориентированного на достаточно узкий манагерский слой. Или, к примеру, те, кто читает фантастику, обычно не читают эзотерическую литературу, и наоборот. Пелевина читают и те и другие.

О том, что это отнюдь не случайность, свидетельствует реклама «Ананасной воды…», согласно которой 150 тысяч обсуждают эту книгу, полтора миллиона недостаточно преданных, чтобы купить, ищут, где бы её скачать, а 15 миллионов вообще никогда не слыхали о Пелевине. Ты купил – значит, посвящённый.

Людям хочется читать тайного писателя. Хотя, если вдуматься, – какая тут тайна, какая избранность при тираже в 150 тысяч! Но созданный в коллективном сознании образ аскета, отшельника, отрешённого творца оказывается куда сильнее фактов.

Люди хотят не истины, а поиска истины, подтверждения того, что вот ты, именно ты способен сам до неё добраться сквозь все препоны и недомолвки. Но тратить на это действительно всю свою жизнь, вкладывать душу без остатка редко кто согласен. Нужна удобоваримая смесь трудностей, мудростей и весёлостей. Не сбивать же в самом-то деле ноги в кровь на каменистой тропе познания!

Если взять Лукьяненко с его «Дозорами» как вариант популярной литературы и прибавить к нему «Тайну» (или что-нибудь ещё более заумное) как чистую идеологию, да приплюсовать некую толику латиноамериканского магического реализма старых добрых времён (вроде «Ста дней одиночества»), – будет то, что надо. Смешать, но не взбалтывать. И это что-то будет очень похоже на труды ПВО.

При всей иллюзии проникновения в тайну, тщательно сконструированном «двойном дне», обеспечивающем впечатление, что среди читателей избранных есть некоторые совсем уж избранные, которые могут найти в книгах Пелевина какую-то суперособенную вишенку, – это не революция. И не откровение. Это кубик Рубика, который можно вертеть по-всякому, но от этого он не перестанет быть игрушкой.

Никаких совсем уж невозможно сияющих – и внушающих благоговейный ужас своим светом – истин вы тут не найдёте. Всё так, как вы и сами могли бы написать в своём Живом Журнале, только обобщённее и многозначительнее: «Люди из вчерашнего завтра, полноватые и старомодно стриженные, стоят в надувных скафандрах у своих пузатых ракет, а над ними в бледном зените скользит ослепительная стрелка стартующего звездолёта – невозможно прекрасный полдень человечества. Рядом отсыревшие за четверть века закорючки букв – фантастические повести, такие же придурочные и чудесные, как рисунки, пронизанные непостижимой энергией, которая сочилась тогда из всех щелей. И если разобраться, всё об одном и том же – как мы поймаем пространство и время, построим большую красную ракету и улетим отсюда к неведомой матери».

Опять набор три в одном – ностальгия, стёб, провокация. И в том же произведении пассаж для любителей треша: «Мои предки были волосатыми низколобыми трупоедами, которые продалбливали черепа и кости гниющей по берегам рек падали, чтобы высосать разлагающийся мозг… Потом в них вселился сошедший на землю демон ума и научил их магии слов».