Литературная Газета 6303 (№ 01 2011) - [38]

– Это всё условные и ничего не объясняющие термины. Не говоря уже о том, что российский кинематограф не сможет наладить массовое производство блокбастеров в силу слабости своей. У нас нет ни таких финансовых возможностей, ни таких специалистов, как в Голливуде, где блокбастеры в буквальном смысле слова поставлены на поток. Да и не надо нам гнаться за Голливудом. Думаю, наш путь – это всё-таки кино психологическое, человечное и человеческое. А получится ли оно авторским, артхаусным или кассовым – по сценарию зачастую угадать бывает трудно. Это можно с той или иной степенью вероятности решить, глядя уже готовый фильм. Да и то не всегда. Кто мог, к примеру, предположить, что «Москва слезам не верит» соберёт за год почти 100 миллионов зрителей? Никто. В том числе и режиссёр фильма Владимир Меньшов.

– Как уже объявлено, фонд на первых порах будет финансировать 13 социально значимых высокобюджетных проектов, ориентированных на массового зрителя. Задача, по идее, актуальная, поскольку по итогам прошлого года зрительский интерес к российскому кино упал с 28 до 15–16 процентов…

– На самом деле ситуация на сегодняшний день гораздо хуже. У нас ведь на студии печатаются прокатные копии, и я имею представление, что реально выходит на экраны. Кроме того, я сам слежу за состоянием кино, общаюсь с людьми кино, наконец, у меня есть дети, неравнодушные к новинкам экрана. Так вот, я убеждённо могу сказать, что интерес к российскому кино приближается сегодня к нулевой отметке. Тот позитив, что был наработан за последние десятилетия, в одночасье потерян. Это тоже во многом результат непродуманных реформ.

– Честно сказать, я не думаю, что фильм «Святитель Алексий» или картины про Василису Кожину, генерала Скобелева, которые взялся финансировать фонд, поправят дело и «сорвут кассу»…

– Я согласен, здесь есть вопрос. Масштаб темы в искусстве решает далеко не всё, а решает, как это ни банально звучит, мера авторского таланта. К примеру, Лев Толстой не живописал в своих знаменитых «Севастопольских рассказах» подвиги адмиралов Нахимова или Ушакова, но это одна из самых глубоко патриотичных книг в русской литературе. Я вам больше скажу. Как это ни парадоксально, но было бы очень неплохо и очень патриотично, если бы у нас под эгидой фонда появились такие фильмы, которые делал Леонид Гайдай. Вроде бы никакого отношения к героике и патриотике «Кавказская пленница» или «Бриллиантовая рука» не имеют. Но благодаря этим фильмам целые поколения молодёжи, которые за последние десятилетия подсели на американское кино, узнали, что есть, оказывается, и русское кино, что «Иван Васильевич меняет профессию» – это «круто» и очень даже «пробивает». Именно через любимые народом фильмы Гайдая, Рязанова и шло в эти годы приобщение молодёжи к отечественному кино. Так что решать судьбы нашего кинематографа путём тематического выбора – это путь, как мне кажется, достаточно наивный. Я не отрицаю, разумеется, замысел фильма про Василису Кожину, но, думаю, вам понятно, о чём я хочу сказать.

О ЗРИТЕЛЕ И КАЧЕСТВЕ НАЦИИ

– Мы закономерно вышли на разговор о зрителе. Мне кажется, большинство режиссёров, в том числе, извините, и вы, снимают так, как снимали всегда, не замечая, что в зале давно нет 40-летних и даже 30-летних зрителей, там сидят преимущественно одни тинейджеры и едят свой попкорн. Они про подвиги генерала Скобелева или про страдания доктора Рагина из экранизированной вами «Палаты № 6» точно смотреть не будут. Как вам кажется, надо ли режиссёру ориентироваться на этого нового зрителя? Или надо, как встарь, говорить о высоком и вечном?

– Надо делать и то и другое. Когда Чехов писал про доктора Рагина в своей гениальной «Палате № 6», то не думаю, что её читал весь российский православный народ. Подозреваю, серьёзная проза Чехова и тогда была достоянием 5–10 процентов грамотного населения. Это же в конце концов не детектив, не слезливая мелодрама. Но это не значит, что «Палату № 6» не надо было писать и не надо сегодня экранизировать.

К слову говоря, когда я снимал этот фильм, то вообще думал, что он останется фактом только моей личной биографии. Но у «Палаты № 6» неожиданно оказалась своя, не столь уж малочисленная аудитория, у картины был хороший телевизионный рейтинг, она в итоге окупилась. Значит, думающий зритель у нас всё-таки есть, и, когда с ним серьёзно разговариваешь о серьёзных вещах, он в кино идёт.

На своём веку я снимал разные картины: и те, на которые приходило несколько миллионов зрителей, и те, что собирали десятки миллионов, – как, например, фильмы «Мы из джаза», «Зимний вечер в Гаграх», «Курьер». Но, приступая к «кассовой» или «артхаусной» картине, я всё равно думаю о зрителе: без зрителя фильм – мертворождённое дитя. При этом всегда важно делать то, что тебе самому интересно. И, конечно, быть максимально искренним. Самое ужасное в нашей профессии, когда люди снимают то, что им самим неинтересно, что они сами ни за что смотреть не стали бы. Но делают. И это всегда видно на экране.

Лично мне снимать «Палату № 6» было страшно интересно. При этом я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что фильм ориентирован на ограниченную аудиторию. Но есть ведь ещё и такое понятие, как качество этой самой аудитории. Работать на умного, просвещённого зрителя – особое удовольствие. Это не значит, конечно, что таких фильмов, как «Палата № 6», должно быть много. Они должны быть частью общего процесса, фрагментом мозаики. Я в прошлом году возглавлял жюри «Кинотавра», и это была нелёгкая миссия. Когда подряд смотришь 15 картин, которые ориентированы исключительно и только на узкую зрительскую прослойку, то вопросы, конечно, возникают. И не только к отборщикам «Кинотавра».