Литературная Газета 6297 (№ 42 2010) - [24]

Кажется, роман как раз и рассчитан на дельфиний тип восприятия. Вроде бы в нём есть «линии» – если напрячься, по ним можно пересказать фабулу. Типа герой жил в детстве в Азербайджане, выучился на гидрогеолога (потому что нефть), потом эмигрировал в США, потом вернулся, движимый не столько ностальгией, сколько нынешним научным интересом плюс семейными (или постсемейными) обстоятельствами, – и погрузился в острый, пронзительный мир воспоминаний, да ещё и произошло тут с ним что-то. Плюс у людей, которых он встречает и о которых думает, тоже какие-то свои истории, свои пауки в голове. Всё это ужасно перепутано и запутано – «как в жизни».

Жизнь ведь тоже не понимаешь, пока живёшь. Только потом уже, вспоминая прожитое, отсекая детали и зачастую перевирая смысл событий, наговариваешь, как на магнитофон, понятный самому себе парафраз жизни.

Примерно по этой логике пишутся и реалистические романы.

Но у Иличевского детали не отсечены и со страшной силой рвут одеяло на себя. Вначале этому умиляешься, восхищаешься даже, потом приходит раздражение – «автор за деревьями не видит леса».

Но это не автор, это я, читатель, его не вижу (не забываем, кто главная проблема литературы).

И покуда критическая масса деталей не взорвётся и не вынесет мой мозг со сверхкосмической скоростью более восьми километров в секунду, пока «целостный образ» не распылит на кванты мой орган логики, жаждущий линейной последовательности повествования, я буду не понимать.

«Как в жизни».

А дальше станет не важно.

Дальше будешь чувствовать кожей, порами, втягивать ноздрями, жариться на прикаспийском солнце и иссыхать на ветру. Вы когда-нибудь видели корни трёхсотлетнего гранатового дерева? Я видел – теперь уже.

Короче говоря, всё нормально. Средства отвечают задачам. Гипотеза работает. Но.  Есть ведь там ещё и акула. Смотрите, прямо рядом с дельфинами: «Негодная на вкус акула-молот отличалась живучестью; выпотрошенная ради печени, со вспоротым брюхом резво уходила в воду, где жадно принималась поедать собственные внутренности, которые тут же выскакивали наружу и акула снова заглатывала их. Кружась на месте, акула распускала сизо-алый цветок, который дрейфовал к корме».

Это тоже «ключ к философии». Давится своими внутренностями и кружит на месте. Иличевский обогатил литературу и одновременно обокрал читателей. Проглотил – и тут же из разверстого брюха выронил. Не прочтут ведь. Даже если «Большую книгу» получит.

Так и сгинут в утробах двух-трёх сотен из «особенного мейнстрима» все не для них предназначенные вкусности. Типа:

«– Советский союз был рай. А сейчас, я тебе честно скажу… – Тельман понизил голос и оглянулся с хитрецой. – Я тебе так скажу. Если будет война с Россией – никто воевать не пойдёт. Все сразу пойдут сдаваться. Я точно тебе говорю».

(Гляди-ка, прямо как у нас в анекдоте: у Лукашенко всего четыре дивизии, но если на Россию войной пойдёт, к Москве все сорок подойдут.)

Или типа:

«Почему, говорю, Марию Господь Сыночком без спроса подарил? Почему не спросил, а можно ли? Где права человека? Прости меня, Господи, что не по уму спрашиваю, но за девицу заступиться желаю…»

(Как у Шукшина в «Забуксовал», помните: кого Русь-тройка везёт? Чичикова, прохвоста?! Или как у Толстого в «Критике догматического богословия», похоже.)

А вот дурачок Марат думает, что во всём зле мира виновата Америка:

«План американцев, по словам Марата, такой: Иран схватывается с Азербайджаном, Америка их разнимает и в результате захватывает обе страны».

(Ой… Я ведь тоже так думаю…)

Ну это ладно, шут с ним. Картинки с выставки.

Важно другое. Вот Иличевский обогатил и без того богатых читателей. Чего плохого, казалось бы. Пусть богатые будут ещё богаче, правильно? Если кризис – спасай банки, а социалку как-нибудь секвестируем. У кого нет миллиарда – вон с горизонта жизни! Сколково не сметь загораживать…

Думается, ни один русский интеллигент в сочувствии к подобной морали не признается. Это низкая мораль – для пользователей ай-подов. Мы не такие.

Но почему тогда, позвольте спросить, мы руководствуемся ровно тем же самым в своей прямой интеллигентской, так сказать, деятельности?

Я это не к тому, чтобы обязать всех вослед Толстому писать сказки для крестьянских детей. Писательской душе не прикажешь. Но мы-то, расставляющие книги по росту, выдвигающие на премии и продвигающие к читателю?.. Что, тоже «душе не прикажешь»? Ну такая, значит, у нас и душа, с ай-подцем.

(…Вот не хотел же переходить на личности, но сорвусь. Билли Холидей пела, а не «пел», потому что она женщина! (Мужчина – тот Джонни Холлидей.) И литературный редактор «Перса» Михаил Бутов, он же по случайному совпадению ответственный секретарь премии «Большая книга», соискателем которой этот роман является, не знать этого не может. Ибо меломан известный. Значит, корректор?.. Всё зло мира от Америки и корректоров!..)

На днях один человек – миссионер – ведёт литературный кружок у заключённых, – рассказал о своих подопечных вот что:

«О. Генри и Уэллс им гораздо «понятнее», «ближе», «веселее» (закавычено, потому что неточно), чем, к примеру, Аверченко или Куприн. Не сюжетно даже, а лексически. Под правильную русскую художественную речь почти засыпают. Не поймать мне пока мысль, но что-то прорисовывается, с учётом шквального успеха у них Шукшина и вполне приличного приёма Шаламова».