Литературная Газета 6284 (№ 29 2010) - [14]

Чапман также было предложено сняться для «Плейбоя». А ещё она рассчитывает, что ей будут перечислены деньги за фильм, который в скором времени будет снят в США.

В недавно законченном и ещё не опубликованном романе «Полёт шмеля» у меня есть герой, прообразом которого послужил человек, с которым мы вместе в далёкие теперь уже 60-е годы минувшего века тянули лямку срочной армейской службы.

Только в отличие от меня, нормальным образом призванного в свой срок в соответствии с Законом о прохождении воинской службы отдать священный долг отечеству, он надел на себя погоны по доброй воле, поступив в военное училище и собираясь стать офицером. Однако уже на старших курсах училища с ним приключилась неприятная история: какая-то драка в гражданской одежде, протокол в милиции, – он был отчислен из училища и отправлен служить в ту самую срочную армейскую часть, где наши жизни и пересеклись. Он мог не служить срочной, демобилизоваться сразу после отчисления из училища, за срочную службу ему засчитали бы три начальных курса, что он провёл в казарме, однако увольнение в запас гарантированно закрывало ему возможность восстановления в своём училище, в то время как полностью оттянутая лямка срочной так же гарантированно давала ему на это восстановление право, а он непременно хотел в нём восстановиться.

Не помню точно, но это было одно из двух училищ: Высшая школа КГБ или Институт военных переводчиков. Что, конечно, не одно и то же, но, по закону сообщающихся сосудов, наполненное одним содержимым. Так просто, с аттестатом зрелости наперевес, пусть даже с прикреплённой к нему золотой медалью, не попасть ни туда, ни туда. Только по неким тайным рекомендациям, по специальным каналам, вход в которые замаскирован с таким тщанием – стой рядом, а не увидишь. И вот мой сослуживец, несмотря на то что перспектива дневать и ночевать в солдатской казарме три долгих года его ужасала (тогда положено было служить срочную столько), до того страстно желал вновь оказаться в стенах учебного заведения, из которого вылетел, что готов был остановить свою жизнь на три года, отбыть их стиснув зубы, чтобы после забыть, как скверный сон.

И вот почему он это делал. Ради чего. Ради светлой и упоительной будущей жизни, которая предполагалась всё же много дольше этих трёх солдатских лет. Он намеревался стать разведчиком, как открылся он мне однажды в минуту некой искренности. «Это ведь теперь не то что раньше – в штаб врага и фотографируй документы под покровом ночи, – сказал он. – Теперь всё по-другому, даже под своими именами люди работают, ездят по всему миру, видят страны, вещи отовсюду привозят, отец моего друга вон какой только техники в дом не натащил». «А почему ты уверен, что непременно станешь разведчиком?» – спросил я, естественным, казалось бы, образом усомнившись в его планах. Сомнение моё, однако, оказалось наивным. Место разведчика (да, вот именно так, «место разведчика», было отвечено мне) моего соседа по казарме уже ждало. Его отец, полковник Генерального штаба, обеспечивший ему поступление в то самое в высшей степени закрытое училище, уже подготовил ему и место в соответствующем управлении и соответствующем отделе.

Не знаю дальнейшей судьбы своего армейского сослуживца, как сложилась его жизнь, удалось ли ему осуществить свои планы. Но думаю, что если он не оступился по случайности вновь, всё у него получилось, как было замыслено. Ездил по заграницам, заводил интересные знакомства, что с его знанием иностранных языков, полученным в одном из трёх высших учебных заведений СССР, где только и можно было по-настоящему выучить язык (МГИМО, Высшая школа КГБ, Институт военных переводчиков), не было проблемой, обогащался впечатлениями, попутно натаскивая в московский дом всякие отсутствующие в советском отечестве удобства и украшения быта.

Что у меня за основания так полагать? В принципе всего лишь другие личные жизненные наблюдения и впечатления, не более того. Однако же весьма показательные. То жизнь сведёт со светским гулякой, любителем женщин и выпивки; напившись, он умудрится обронить красные корочки, которые окажутся служебным пропуском в одно из зданий на Лубянке, – генеральский, как выяснится, сын, был в ЮАР, засветился, теперь вот ждёт нового назначения. Потом придётся хоронить родственника-пограничника, а погранвойска – одно из управлений всё той же системы. В организации похорон помогает специально существующее в системе образование, некий неизвестно как называющийся отдел; и вот один из товарищей, с которыми имеешь дело, с донельзя помятым с утра лицом, видимо, невероятно угнетённый тем, чем приходится заниматься, принимается односложно и сбивчиво, но недвусмысленно исповедоваться тебе, что находится здесь, типа, в ссылке, надо отсидеть ещё немного, и его вернут к прежней разведывательной деятельности, где он уже принёс отечеству неизмеримую пользу и принесёт ещё.

Особенно же запомнилась одна встреча (если это можно назвать встречей) в аэропорту Шеннона. Наша небольшая писательская делегация летала в Америку, в Шенноне, как положено перед Атлантикой, – остановка, дозаправка самолёта, всех высадили, и вот когда мы сидели там в зале, ожидая готовности самолёта, случайно пришлось стать свидетелем разговора между двумя мужчинами, так же убивавшими время в ожидании самолёта на соседней скамейке.