Литературная Газета 6276 (№ 21 2010) - [36]

Четыре женщины как зеницу ока хранили портрет очаровательного мальчугана в белой рубашке, отделанной кружевом. Он не был им родственником, но для них это была самая ценная из семейных реликвий. На протяжении почти полутора столетий миниатюра переходила от матери к дочери, пока последняя владелица не подарила её выдающемуся актёру. Тот передал портрет в музей. Сегодня он известен каждому, для кого имя Пушкина не сводится к теме из учебника литературы, которую можно просто «пройти» и «сдать» хотя бы на троечку.

Юная Леночка только-только вышла из Смольного института. Каким пленительным мечтам предаётся молодость! Но Первая мировая всё пустила под откос. Вчерашняя смолянка пошла на курсы медсестёр, а затем отправилась на фронт. Точно так же она уйдёт на фронт и в 41-м. Уже вместе с мужем и единственным сыном. Оба погибнут. Сына, защищавшего от фашистов родной Ленинград, Елена Александровна Чижова сама вынесла с поля боя, но спасти не смогла. Похоронила вместе с другими в общей могиле. Передавать семейную реликвию было уже некому. Хорошо, хоть сама реликвия уцелела: в квартиру попал снаряд, но, видно, Провидение берегло портрет – от осколка пострадала только рамка.

После войны Елена Александровна обратилась в Пушкинский Дом. Однако портрет отвергли: у Александра Сергеевича были голубые глаза, а у мальчика на портрете – карие. На нём нет ни подписи автора, ни имени модели. А семейные предания для учёных не аргумент. Однако Чижова была абсолютно убеждена: мальчик на портрете – трёхлетний Саша Пушкин.

Ещё в 37-м её маму, Екатерину Николаевну Гамалею, в Ленинграде отыскал сотрудник Московского государственного литературного музея и предложил продать портрет. Та согласилась. Миниатюру передали на оценку закупочной комиссии, но один из её членов, известный пушкинист М.Д. Беляев, счёл, что «ничего общего с Пушкиным предлагаемая миниатюра не имеет». Директор музея Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич всё же надеялся, что владелица сможет представить какие-нибудь существенные доказательства, и недели через две созвал комиссию ещё раз, но документальными свидетельствами Екатерина Николаевна не располагала. Она ссылалась лишь на то, что у её матери, Надежды Ивановны Чаплиной, этот портрет хотел приобрести сам Модзалевский, что он готов был любые деньги за него отдать, но и имя выдающегося пушкиниста на экспертов особого впечатления не произвело. Решили «от приобретения воздержаться».

Если бы Модзалевскому удалось уговорить Надежду Ивановну, судьба пушкинского портрета сложилась бы не столь драматично. Но Чаплина отдала ему только семейный архив: Борис Львович писал очерк о её отце, Иване Ермолаевиче Великопольском, который был знаком с Пушкиным и даже игрывал с ним в карты. А миниатюру и четыре письма Пушкина к её батюшке передала дочери Екатерине. Письма, увы, погибли в имении во время революции. Вместе с ещё одним раритетом – диваном карельской берёзы, на котором (опять-таки по преданию) заночевал однажды Александр Сергеевич, когда с семейством Вульф направлялся в Малинники, находившиеся в десяти вёрстах от Чукавина, имения Великопольских.

В этом-то Чукавине, в спальне хозяйки дома, Софьи Матвеевны, среди портретов родных и близких висела и эта миниатюра. В детстве, приезжая на лето в гости к прабабушке, Леночка Чижова не раз видела портрет и слышала историю о том, как Софья Матвеевна получила его в подарок вместе с тоненькой книжечкой первой главы «Евгения Онегина» от матери поэта, Надежды Осиповны. Дело в том, что прабабушка приходилась дочерью Матвею Яковлевичу Мудрову. В начале XIX века у него лечилась «вся Москва». Он был выдающимся клиницистом.

Матвей Яковлевич не только время от времени консультировал семейство Пушкиных, но нередко бывал на литературных вечерах, которые устраивал Сергей Львович. Дружен он был и с Жуковским, и с Карамзиными, и с Голицыными. Зиму 1832/33 года семейство старших Пушкиных проводило в Москве, Надежда Осиповна с Софьей Матвеевной виделись довольно часто, вот она и сделала дочери старинного друга их дома воистину драгоценный подарок. Кто писал портрет, Надежда Осиповна не сказала, так что потомки Софьи Мудровой считали, что это работа безвестного крепостного художника.

Вот такую удивительную историю получила Елена Александровна от предков вместе с реликвией в наследство. Когда в 1950 году Московский театр им. Ермоловой гастролировал в Ленинграде, Чижова подарила портрет Всеволоду Якуту, сочтя, что более достойного хранителя реликвии ей не найти. Всеволод Семёнович много лет выходил на сцену в роли Александра Сергеевича в легендарном спектакле «Пушкин» по пьесе А. Глобы, считал эту работу лучшей в своей творческой биографии. А спустя некоторое время Елена Александровна ушла в монастырь. Когда Якут навестил её там, сказала: ушла бы раньше, да вот держало что-то, а отдала вам портрет и поняла – можно…

Десять лет хранил у себя бесценный портрет Всеволод Семёнович и наконец решил, что ему место в музее, а не в частных руках. К тому же предание преданием, но что это портрет Пушкина, требовалось всё-таки доказать. Ведь, кроме памятной записки с изложением событий полуторавековой давности, составленной матерью Чижовой, у него ничего не было.