Литературная Газета 6276 (№ 21 2010) - [23]

«Капитализм» – это сказка.

То, что она выросла из пародии, идёт ей на пользу: заведомая стилизация «под сказку» как раз и получилась бы уязвимой для пародии, а «Капитализм» со своей пародийностью с самого начала боролся – и поборол.

Сказке можно простить и формальный финал, не разрешающий конфликта с точки зрения «официальной» литературы. Ну свадебка, ну революция, ну мёд-пиво. Добрым молодцам урок, по-любому.

Брать ли эту книгу на полку – зависит от того, являетесь ли вы добрым молодцем, но если «Капитализм» победит, это будет большая удача премии.

Андрей Аствацатуров. Люди в голом

Краткое содержание: из-за государственного антисемитизма внук академика с трудом поступил в 1986 году на филологический факультет – и другие правдивые истории.

Начинается в многообещающем (хоть мозолящем глаза) жанре «Похороните меня за плинтусом», но потом проваливается в жанр околоинтеллигентских анекдотцев: хохмы, байки, самодовольство, мелкая, по щиколотку, жизнь. Глубже персонаж в неё не проваливается.

Это невозбранно для персонажа, но от автора с его подразумеваемыми способностями к обобщению и оценке ждёшь большего.

Тяга к высоким смыслам выдаёт плебея, интеллигентному человеку сойдёт и так, он высок по праву рождения. И всё же, когда читаешь Трифонова или Довлатова (тоже любивших наклонить брата-интеллигента пониже), чувствуешь дистанцию между персонажем и автором. Как бы внутренне плох или хорош ни оказывался персонаж в той или иной ситуации, смысловое пространство текста с ним не слипается; текст всегда оказывается просторнее представленных в нём обстоятельств. А тут… ну как если бы Акакий Акакиевич Башмачкин сам записал свою историю. Подозреваю, что пожалеть его в этом случае было бы весьма затруднительно.

В интернетовском жаргоне есть словечко «лытдыбр», означающее бытовую дневниковую запись, обладающую потенциальной ценностью для читателя (в соответствии с учением Лакана каждое письмо находит своего адресата). Вот «Люди в голом» такой лытдыбр и есть. Охотники – в соответствии с учением – найдутся.

К тому же, говорят, Андрей Аствацатуров является хорошим преподавателем того самого университета, в который некогда с таким трудом пробился его герой, а хорошему человеку и порадеть не жалко.

Шансы на победу один к шести; полка, боюсь, не выдержит.

Павел Крусанов. Мёртвый язык

Краткое содержание: четверо молодых людей (мальчик–девочка, мальчик–девочка) изъясняются на смеси многостраничных достоевских «монологов у вазы» с левой западной «ситуционистской» критикой. Это не мешает, а скорее, помогает им найти «душ Ставрогина» – что-то вроде бани Свидригайлова: место, из которого сквозит вечностью.

В этот момент читать становится интересно, но ненадолго.

Весьма умный, точный в публицистических определениях, философский в хорошем смысле слова роман, к сожалению, не снаряжён необходимыми костылями в виде характеров, конфликта и других девятнадцативековых предрассудков, удерживающих на плаву читательское внимание. Что называется, «атмосферное кино». Только вот атмосфера уж больно… сокуровская. Не зажируешь. Где-то с середины хочется спросить: «Ничего, что я здесь сижу?»

Роман якобы написан «мёртвым языком» (герои не говорят «зацени, йоу», как положено атмосферным молодым людям, а говорят «взрослость – всего лишь повышенная степень социализации, как в мире попранной традиции, так и в прекрасной империи духа, где правят служение и долг, а не желание расслабиться и наслаждаться процессом скольжения к смерти»), но отменяет ли это задачу коммуникации? Не уверен. У того же Достоевского всё же как – всё же по-человечьи: приехали, женились, убили… А тут – сплошное «кья-кья» и «цить-цить-цить».

Спасибо, хоть закончилось хорошо – мальчики и девочки превратились в белочек, вечность оказалась не так страшна, как все думали.

Шансы на победу тем не менее высоки: всё-таки этим романом Павел Васильевич Крусанов показал Пелевину, кто Пелевин, а кто тварь дрожащая, а Пелевин, например, лауреатом был… На полку – не знаю, не уверен, надо ещё пожить.

Василий Авченко. Правый руль

Краткое содержание: Дальний Восток и Восточная Сибирь в поисках национальной идеи.

Ну не так сразу на самом деле.

Просто там машины всё больше японские, праворульные, не как у людей. Что для думающего человека не может не составлять проблему. Представьте, что до определённой долготы население разбивает яйцо с тупого конца, а после – с острого. Чем это чревато, понимаете сами.

Или, скажем, половина левши, а половина правши.

Из-за меньшего расколы случались.

Запретить «ахтунги» нельзя: это всё равно что обязать половину страны ходить пешком, а не запретить – «транспортная теорема» получится. (Не помню точно, что это такое, но вроде бы от неё много вертикалей власти порушилось.) Всюду клин.

Очень хорошо (с точки зрения слога и занимательности) написанная книга очерков и эссе об автомобилях и автовладельцах. Некоторые её недостатки трудно поставить в упрёк автору. Ну вот например: нет картинок. Описывается та или иная модель, её волнующие обводы, а посмотреть? Складывается впечатление, что издатели презентуют книгу как факт чистой эстетики. А она могла бы проходить по разделу «это интересно», то есть иметь более завидную судьбу. Как книги про футбол, например. Брать своё – там, где лежит своё. И в гробу видать премии.