Литературная Газета 6273 (№ 18 2010) - [57]

Каждое деревце – наше. Чужого не возьму, а нашего – не отдам. Природа и воин поддерживают, защищают, сострадают друг другу. Всё в природе – часть души человеческой, живое, тоже болит и сопротивляется. «Наконец-то нам дали приказ наступать, отбирать наши пяди и крохи»; «Ведь это наши горы, они помогут нам»; «Мы ползём, к ромашкам припадая»; «А потом возвращайтесь скорей, ивы плачут по вас, и без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины».

Все стихии, как в сагах, задействованы в песнях о войне. Страшная сила – огонь. «Кто сказал, всё сгорело дотла?»; «И ещё будем долго огни принимать за пожары мы»; «Земля, как горелая каша»; «Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она почернела от горя»; «Что ж там, цветом в янтарь, светится? Это в поле пожар мечется»... Вода как умиротворение огня, и воздух, и небо – всегда голубые, сейчас больны. «Земля и вода – стонами»; «Воздух звуки хранит разные, но теперь в нём горит, лязгает»...

Есть песни, целиком построенные на развёрнутой метафоре. Силы природы, как Силы Жизни, жажды её, восторг перед Божьим мирозданием. Так, например, в монологе-метафоре «Чёрные бушлаты», где герой выполняет опасное задание смертника, «чтоб увидеть восход». Восход – это сквозное слово, не просто новый день, продолжение собственной жизни, а Закон Жизни. Все это чувствуют, даже маленький подсолнух: «И тут я заметил, когда прокусили проход, Ещё несмышлёный, зелёный, но чуткий подсолнух Уже повернулся верхушкой своей на восход».

Восход нужно видеть, что называется, «позарез»: «Я и с перерезанным горлом сегодня увижу восход до развязки своей». Ну хотя бы понять, что он есть, существует, никуда не делся: «Восхода не видел, но понял: вот-вот – и взойдёт», – что восход настанет для других.

...Уходит обратно на нас поредевшая рота,

Что было – неважно, а важен лишь

   взорванный форт,

Мне хочется верить, что грубая наша работа

Вам дарит возможность беспошлинно видеть

восход.

Даже в мирное время человек в песнях Высоцкого проверяется по законам военного времени: «Ты бы пошёл с ним в разведку, нет или да?» Человек надёжен, «если шёл он с тобой, как в бой». Герой военных песен – это типологический, песенно-фольклорный народный герой, в котором есть только самое простое и самое заветное: Мужество и Верность, Совесть и Долг.

Высоцкий говорит: «я», «мы», «парнишка», «мой старшина». И все эти внеименные обозначения имеют личностно-обобщённую окраску, ибо «я» на войне себе не принадлежит. Я – это мы. Я – это Другой. «Только кажется мне, это я не вернулся из боя». Я – это все. Я – это народ. Перед смертью все равны. В этом сила народная. В этом знаменитое, гордое чувство Высоцкого:

...Ведь у нас такой народ,

Если Родина в опасности,

Значит, все ушли на фронт.

Одна из самых известных и сильных песен Высоцкого – «Штрафные батальоны», о которой можно сказать: «и последние станут первыми». Песня о тех, у которых особая гордость: «Ведь мы не просто так, мы штрафники, нам не писать «считайте коммунистом». Она начинается со знаменитого трёхразового зачина, как заклинание, с чётким контрастом в последней строке:

Всего лишь час дают на артобстрел.

Всего лишь час пехоте передышки.

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому – до ордена, ну, а кому –

   до «вышки».

Судьбы особенные, мученические, но есть и общая судьба – Отечество.

Считает враг – морально мы слабы.

За ним и лес, и города сожжёны.

Вы лучше лес рубите на гробы –

В прорыв идут штрафные батальоны!

И снова звуки напряглись, выросли, ощерились, зарычали раскатистым «р-р-р», и весь силовой, напористый, несущийся вперёд, непобедимый ритм песни, как крик «ур-ра» – хотя «мы не кричим «ура», со смертью мы играемся в молчанку», – как победный клич, хотя «всего лишь час... а большинству – до «вышки»...

Близость опасности, гибели – проверка человека на достоинство, словно стремительно сокращается душевное расстояние между людьми и Другой становится Другом, «Он» становится «Я». Подчас этот образ внутреннего сближения разворачивается в жанровую картину, военный эпизод, как в песне с неслучайным названием «Разведка боем».

«Я» песни, её герой, ну предположим, «мой старшина», спиной к строю, чтобы выбор солдат был осознанным и свободным, отбирает добровольцев на опасное задание: «Так, Борисов... Так, Леонов... И ещё этот тип из второго батальона!» «Этот тип», этот Неизвестный солдат, оставшись неизвестным, к финалу становится своим. Он вызывает неприязнь у героя песни с самого начала именно своей неизвестностью, отсутствием имени. Он – пока чужой, и кто знает, что можно ожидать от чужого. Но вот: «Этот тип, которого не знаю, очень хорошо себя ведёт», и наконец: «Вот опять стою я перед строем, в этот раз стою к нему лицом, кажется, чего-то удостоен»... Но – важно другое:

С кем в другой раз ползти?

Где Борисов? Где Леонов?

И парнишка затих

Из второго батальона...

Это уже не «тип», а «парнишка». Его имя осталось неизвестным. Но известно, что это был за человек – человек, с которым можно было идти в разведку.

Он всегда немного нелепый и смешной, этот Другой, но можно быть спокойным: он «сменит меня».