Литературная Газета 6259 (№ 04 2010) - [22]

КОГДА ВСЕ ТАЙНЫ ИЗОБЛИЧЕНЫ.

И ОЧИ ВОЛЧЬИ В ПЫЛЬ ИСТОЛЧЕНЫ,

И В ПОЛНОЧЬ ОТЦВЕТАЕТ КУСТ БУЗИННЫЙ,

И ЯЗЫКИ ТРЁХ ЯЩЕРИЦ В ОГНЕ...

ТЫ ЛАСТОЧКИНО СЕРДЦЕ даришь мне

И ЛЯГУШАЧЬЕ СЛОВО без ПРИЧИНЫ

из пузырька согласия во сне.

ПОСЛЕДНЕЕ

А.Б.

Через свои души

Мы протянули густую эпоху

Беспрерывного сна в ужасе переживаний.

Но когда последовала команда:

Открыть глаза!

То окружающее оказалось

Невероятно сложным изобретением

Для нас,

Воспитанных на ужасе и переживаниях сна

В течение целой эпохи,

Пока высыхало сознание

и

выросло

поколение слова Next.

Сергей  МОРЕВ

ИЮНЬ

За деньги Иудеи – тополя

Идею лета извратили в зиму.

Вселеннейший! Они уже казнимы!

Всесильнейший! Очищена земля

Для голоса и голода любого...

Но наволочку неба голубого

Набил кровавый тополиный снег.

Кому продать божественный ночлег,

Где молотка не слышно гробового?

Я ПРИМЕРЯЛ ПРЕКРАСНУЮ

Не углубляясь, лишь до первой крови

Я примерял Прекрасную. Как жмёт!

А впереди Неочевидность ждёт.

Ночь. Очи – под арест. На ощупь связь.

Безумьем самодельным вдохновясь,

Прекрасная рвалась. Какая боль!

И, разрываясь вдоль и поперёк,

Врывалась в мой сердечный кошелёк

И воровала мелкие монеты.

Сгущение мелодий. Гибель цвета,

Красноречный крик кровотеченья:

«Сердечный кошелёк из тонкой кожи

Ещё не уничтожен. И тяжёлая монета

чуть-чуть живёт, ворочаясь во сне».

Мне примерять Прекрасную сейчас,

До семяизверженья, до гримас,

В ночном осеннем парке, при луне...

Но смерть моя великовата мне.

ПОД  КУПОЛАМИ

Под куполами – жёлтым зверь падучий

И перепляс паучий и ещё:

Тяжёлый шёпот в голос превращён.

«Прибей себя к молитвенным ступеням»...

Уже прибился. Изгибаюсь. Бьюсь.

И так боюсь исчезнуть исступленьем...

«Путь откровенья тихо покоряя,

На месте будь. Пронзайся якорями».

Уже пронзили и пронзят ещё.

Тяжёлый зверь во мне не прекращён.

Дыханьем слёз увековечен воздух,

Паучья нить блуждает в птичьих гнёздах,

Кончаются молитвенные песни припевом:

«Полноценный! Не воскресни!

Но материнство воскреси во мне!»

Я без огня купаюсь в жёлтой пене,

Зверь чувствует меня всем опьяненьем,

Блуждаю по молитвенным ступеням...

Под куполом, впадая в сотый пот,

Рожаю  долгожданных напролёт

И провожаю выродков своих

В инопланетных библий чистый стих.

СТРОКИ НА ПАМЯТЬ

Стояла пьяная пальба

На танцевальном льду.

Балы справляла голытьба,

Как малую нужду.

Рукав реки неголубой

Впадал в глубокий грех,

А соблазнённые собой

Любили больше всех.

ТАНЦУЯ

Под острым соусом румянца

Ломалось синее  лицо.

Мизинцы наступали танцем

На обручальное кольцо.

К утру танцоры онемеют

И задохнутся подо льдом....

Когда мой труп окаменеет,

Ты из него построишь Дом,

Обнимешь комнаты руками,

Оценишь каменную тишь....

Танцуя, кинешься под камень.

Танцуя, девушку родишь.

ПЬЯНЕЮ

Пьянею одиноко в кабаках

Мгновенно, внутривенно и подкожно.

Сбылись надежды. Стало безнадёжно.

Все козыри – в отрубленных руках.

Где новые надежды? В облаках....

И проливную солнечную рвоту

Пророчат молодые соловьи.

Колокола уснули от любви

И кладбище выходит на работу.

Сергей ЧУПАЛЕНКОВ

КАСЬЯН ОСТУДНЫЙ

«Сизый бомж на ветру качается.

Громыхает на крыше жесть.

Век кончается? Начинается?

Продолжается ли? Бог весть.

Суетимся, смеёмся, плачемся.

По грошовым спешим делам.

Только Вечности – всё до памперса

или савана – как их там?

Под сурдинку успел повеситься

столб фонарный на проводах.

И рукою достать до месяца,

только он ни к чему в руках.

И не вижу света в окошке я.

Поспешаю всё не спеша.

И живут, как собака с кошкою,

тело грешное и душа».

            Вот и всё, что было занятного

           на крутой планете Земля

           поздним вечером 29-го

           високосного февраля.

***

…когда вдоль холодной Волхонки

по склону грядущего дня

скользящей походкой вакханки

Вы движетесь мимо меня,

когда на усталой Ленивке

Вас ждёт незапятнанный дождь,

небрежно смывая обрывки

иллюзий, мгновений, подошв,

когда занимается алый

закатный рассвет во весь рост,

когда Вы минуете Малый

(но всё-таки каменный) мост

и – вдоль Обводного канала

навстречу воде и звезде,

когда мне и этого мало,

чтоб быть благодарным судьбе,

когда Вы смеётесь и плачете,

и талая стынет вода,

и свищут пичуги на Балчуге,

когда Вы живёте, когда…

***

Вечер пьяными

пахнет вишнями.

Были зваными –

стали лишними.

Время позднее.

Келья тесная.

Каша постная.

Слово честное.

***

Будет сон. И запущенный сад,

совершивший осенний обряд.

И ночное свеченье стволов,

обнаживших бессмысленность слов.

И росою растаявший след

неизвестно кем прожитых лет.

Будет полдень молитвы и битвы.

И манящее лезвие бритвы.

И лозы виноградной слеза.

И усталые чьи-то глаза.

И глаза застилающий пот.

Каждый миг, каждый день,

каждый год.

Будет дождь. И пустынный перрон.

Аистиный растерянный стон.

И молитва Твоя и моя:

«Да минует нас чаша сия!»

***

Большая Ордынка, положим.

Допустим, что атомный век.

О как дерзновенно по лужам

Трёхлетний идёт человек.

Подвержены вечным заботам

в апреле, но в тысячный раз

искусство хожденья по водам

смущает доступностью нас.

ОСЕНЬЮ ПОД МОЖАЙСКОМ

Я в мозолистые ладони

голубой воды набирал.

Я купался в реке Исконе

И усталых коней купал.